Форум » РАЗГОВОР НА ЛЮБЫЕ ТЕМЫ » Мишкин дом » Ответить
Мишкин дом
Mishka: я у вас бываю нечасто... вот подумалось мне, если уж зайду, где мне резвиться? и чтоб никому плохо от этого не было. я буду тут безо всякого объяснения выкладывать стихи, сказки, ерунду-чушь и картинки. чего и вам желаю. ЗДРАВСТВУЙ форум-2
татьяна: Mishka а мне можно тут стихи?
Mishka: Un homme et une femme
Mishka: Не требуя ничего для себя, Моя душа отворялась тебе, Прося, умоляя Вбить последний гвоздь в нее - Неразумную, Глупую...
Mishka: Смейся! Я душу продала За твой смех, Который согревает и Лечит, навсегда исцеляя От боли...
Mishka: Увидев первые кадры фильма «Весна, лето, осень, зима… и снова весна», вспоминаешь, что Ким Ки-дук не только режиссер, но и живописец. Озеро, плывущее в тумане, рифмуется с его же знаменитым «Островом», некогда заставившим трепетать избалованный экспериментами Венецианский фестиваль. Снова, как в первых картинах режиссера, каждый кадр нежно прописывается, укутывается туманом… И все же, в отличие от предыдущих работ, эта кинопритча — самая светлая картина режиссера. В центре озера — миниатюрная расписная буддистская пагода. Здесь обитают в полнейшей гармонии с природой монах-отшельник и его маленький воспитанник. Собственно, это и есть роман воспитания. Только в ориентальной транскрипции. Когда ученику позволено пройти собственный путь ошибок и прозрения. И пока вся дорога от весны — взросления, через лето — грехопадения до осени — наказания и зимы — спасения не будет им пройдена и чаша страданий не испита, учитель-монах не сможет считать свой земной долг исполненным.(с)
Mishka: Петр Мамонов "Крест – это раскрытые объятия" Иногда задавать вопросы "звезде" – это совершенно лишнее. Сиди и слушай. А в случае с Петром Мамоновым – еще и смотри. Мамонов искренне говорит о том, во что верит. И о том, что знает. В меру сил и опыта он проповедует своего Христа. За каждым словом чувствуется жизнь души: страдание, радость, поиск. Не поверить сложно. Беседовать с Петром Николаевичем нам довелось сразу после киевской премьеры "Острова". Фильм впечатлил, но разговор впечатлил не меньше. Не потому, что "звезды" особенные. Просто мы не так часто искренне говорим о том, во что верим – и о том, что знаем. А может, просто друг друга не слышим?.. Разделение на "православие" и "все остальное" – это все от врага, одно из имен его – разделяющий. Как бы нам так сделать, чтобы православие было общим? Не надо обязательно тянуть людей в храм, чтобы креститься. Ну окрестился. Так и Ленин был крещен, и Гитлер, ну и что толку-то? Это же не магия, это помощь нам, костыли. Это надо четко понять всем нам, и не тянуть никого никуда: иди за мной в Православие... Надо явить пример – собой. Помните, про апостолов как говорили: посмотрите, как они любят друг друга! Народ удивлялся: почему? Потому, что они веруют в единого Бога! И я так хочу! А то у меня одна злость в сердце, одна раздражительность, одно любоначалие: я хочу, чтобы все, как я. А чтоб полюбить, надо человека принять таким, какой он есть, никуда его не тащить, а принять его таким, какой он есть. Для этого в себе надо очень много перекопать, перелопатить. В себе, а не в нем! Все написано: Вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь – не вынешь, а увидишь – как вынуть сучок из глаза брата твоего (Мф. 7, 5). Это же не пустые слова, это же правда. Почему я так раздражаюсь, так злюсь, осуждаю?.. Да потому что во мне это есть, и я вижу это в другом. Если бы во мне этого не было, я бы не видел этого в другом. Когда мне хорошо, мне все милы. Когда мне плохо, мне все не то. Как-то об этом бы поговорить друг с другом. А не с высоты какого-то там православия что-то там вниз вещать. Иди в детский дом и сиди у постели инвалида-ребенка, организуй дежурство в хосписе. Люди увидят: вот христиане какие. Они свою жизнь отдают, смотри они какие. Сутки просиди-ка у постели умирающего – очень трудно. Конечно, каждому в меру сил, необязательно всем идти в хоспис... Подними пачку сигарет на улице и брось в урну. Христианский поступок? Христианский, если ради Бога делаешь. Если помнишь о том, что Богу угодно, чтобы был порядок, а не хаос, чтобы было чисто, а не грязно. Совесть надо хранить по отношению к Богу, к людям и к вещам. И если ты человек богатый, ничего в этом зазорного нет, только делись. Свое богатство, которое ты честным трудом заработал, отдай – и увидишь, как тебе будет хорошо на душе. И потом, Господь дает больше в сто раз, а не "дашь – на дашь". Вот если бы мы это как-то объясняли людям... Ребята, мы сами слабые и немощные, но мы просто нашли! Это как разговор двух пьяниц. Один говорит: "Я нашел такую пивную, там такое пиво наливают! Там чистенько, хорошо, креветки вкусные..." Другой говорит: "Так чего мы здесь эту дрянь пьем – тут же разбавляют. Конечно, идем туда!" Вот так и надо людям объяснять, что я вот рыпался-рыпался, пил, туда-сюда... Но ты знаешь, что я нашел? Ты знаешь, что я нашел? Вот у меня все изменилось!.. Если мы будет говорить так, а не "с высоты" – люди поймут. Люди поймут! Потому что у человека есть шестое чувство – религиозное. Думает он об этом или не думает, но у него такой же, простите, как орган деторождения, есть орган, который Бога хочет. И если это не удовлетворено, он ничем не насытится. Душа не заполнится ничем – ни любимой работой, ни детьми, ни любимой женщиной, ничем – кроме Того, Кто ее создал, кроме Господа Бога. Раз ты хочешь счастья, человек, то иди к Тому, кто тебя создал. Не веришь, что тебя Бог создал? Почитай ученых серьезных, которые писали о Туринской Плащанице, и прочее. Если тебе факты нужны – их полно. Покопайся в своем сердце, неужели ты думаешь, что от обезьяны произошел? Это уже какое-то пещерное мышление. Мы же умные люди все, развитые... Митрополит Антоний всю жизнь положил, чтобы человеку объяснить, что он человек, что это высокое очень звание. Он пишет, что мы измельчали до звания рабов, а из Бога сделали идола. Как же мы тогда можем быть соработниками Бога, если мы муравьи поганые? Смирение не в том состоит, чтобы себя втоптать в грязь. Как сказано, что Бог силу Свою за немощью являет – не за той немощью, когда ты лежишь, сам себя втоптав в грязь, и думаешь, что смирился, а в той немощи, когда ты – как повисший парус, весь открылся Богу, ждешь ветра и говоришь: Господи, приди ко мне! Вот что такое немощь – это ожидание Божества. Это алчба. Это – не пил семь дней воды, вот так хочется пить. Вот так невозможно жить дальше без Него. И что будет – внучок там поправится или еще что – это все чепуха: мне надо лично, я задыхаюсь без любви! Человек не может жить без любви, он задыхается. От этого происходит все остальное: наркотики, водка, прочее, прочее. Я это знаю по себе. Без любви человек умирает заживо – живой труп. Ходит, делает свои дела, исполняет свой долг, но задыхается. Поэтому давайте помнить, ребята, всегда, что Иго Мое благо и заповеди Мои легки, что никакого дядьки с палкой и с бородой нету, что есть любящий Сущий, Который всех нас примет в любой день и час, как разбойника принял, и блудницу, и мытаря. Ну почему в раскрытые объятия мы не идем, почему все мы хромые, слепые, прокаженные, несчастные, запутавшиеся? Я о себе в первую очередь... Посмотрите, что такое Крест – это объятия, это раскрытые объятия. Вот я все понимаю, но выходит по апостолу Павлу: что хочу, то не делаю, что не хочу, то делаю (Рим. 7, 15). Потому что – битва, потому что обманщик все время шепчет: выпей, будет хорошо. – Не будет хорошо! – Курни, будет хорошо. – Не будет хорошо! Пробовал все до самого дна. Нету там ничего... пустота! Почему мы унываем, печалимся? Мы не задуманы унывающими, это не наше чувство. Уныние – это что такое? Результат греха. Грех – это поле смерти. Зачем мы туда идем, на поля смерти? Чего мы ждем оттуда? Там смерть, там уныние, там пустота, там ничего нет. Дорога спасения – трудная и длинная, потому что, как пишет Исаак Сирин, если бы каждый ныряльщик за жемчугом в каждый свой нырок доставал жемчужину, жемчуг бы обесценился. Поэтому того, что с трудом дается, – уже не отдашь. Не бывает ведь шесть правд. Правда одна. Попробуй, человек, попробуй. – Невкусно, я не буду. – Да ты попробуй сначала, а потом говори, вкусно или нет. – Выглядит отвратительно как-то... не буду. – Попробуй! Попроси у Бога. Не удачи, не здоровья. А попроси у него, чтобы дальше жить твоей душе: помоги, Господи, не знаю, как жить, не знаю, зачем я живу. Помоги, умоляю! – Только от всего сердца, и сразу увидишь, что будет. Отец выбежал навстречу сыну, расточившего все имение, и не для хорошего устроил пир, а для такого вот, как я, который замучился, который не может больше так жить. Он не дает сыну договорить, что, мол, отец я у тебя наемником буду – он даже не дал ему возможности сказать эту фразу, он хочет, чтоб сын был сыном, а не рабом. А раб Божий – это не раб Божий, это работник Богу. Это просто старое такое слово славянское, которое означает работник, который добровольно работает. Вот в чем дело-то. Рутина вот эта, постоянная суета, постоянное "надо", постоянно "к восьми утра". Вот у меня товарищ не пил, не курил, сидел в кресле на даче... 50 лет – хлоп, и умер. Вот она, смерть, она завтра. А может, и через час. И чего мы успели? Почему Господь сказал: Я меч принес на землю, а не мир (Мф. 10, 34)? Да потому, что Бог должен быть на первом месте в сердце. Не должен быть, а так получается, что Он самый-самый. Тогда все и кругом получится... Ну а эти все пути к Богу и прочее – это должен быть личный опыт, никому ничего не объяснишь, никого ни в чем не убедишь, это сто процентов. Воспитание все идет до четырехлетнего возраста, потом можно только что-то подправить; это факт, установленный учеными. Человек должен тебе позавидовать: смотри, ничего у него нет, а он все улыбается, все ему хорошо, всем он доволен. Вера – это радость, это всем быть довольным. И смирение – это быть всем довольным. Не подклоняться под любую палку, а всем быть довольным. И воевать надо, и защищать слабых, и убивать надо врага, когда он напал на родину твою. Священник шел впереди войска, с крестом, безоружный – с нами Бог! – и вел войска. Ложь, что люди кричали "за родину, за Сталина!" Все были люди крещеные, православные, верующие. У кого образок, у кого крест. Все с Богом шли в бой, а не за советскую власть. Почему? Потому что воевали тридцатилетние мужики, которые родились еще до этой ленинско-сталинской банды. Вот кто выиграл войну. Когда мы работали там, в этом кино, на Соловках, бывало всякое: падаешь с ног, нет сил. Хочется и выпить, и курнуть, и то, и се. Там с нами был отец Симеон, москвич... Я говорю: "Отец Симеон, ну что ж так долбит?" А он мне: "Петр, молитесь, молитесь, не можете – ну хоть "Господи, помилуй"". Я говорю: "сто процентов поможет?" Он: "сто процентов!" Вот и надо вдолбить себе одно – что Бог сто процентов поможет. Он не предаст, не изменит, Он всегда Тот же, Который был две тысячи лет назад и есть сейчас, это Тот же Христос, это все то же самое, все без изменений, и сто процентов будет помощь. Кажется, невозможно терпеть, все. Но потерпи еще десять минут – увидишь! Все нам всегда по силам дается. Бывает, проваливаешься, думаешь: "Господи, прости" – наливаешь, пьешь. Думаешь: ну, дурак! Но стоит пятнадцать минут переждать вот это самое страшное – смотришь: попустило. Потому что раз болезнь долгая, трудная, и лекарства горькие. Аппендицит резать надо, манипуляциями какими-то не вылечишь. Надо разрезать брюхо и отрезать кишку. Так и тут. Бывает больно очень, но что сделать. Тяжело, тяжело... Жизнь вообще не курорт. У меня есть один знакомый диакон. Я у него спрашивал: а вот тебе не хочется там... выпить, с девушкой... то-се.... А он говорит: "Я с десяти лет в Бога впился, как клещ, мне ничего, – говорит, – не страшно". Хорошо он сказал: впился, как клещ, в Бога. Вот как надо! Записала Екатерина Ткачева
Mishka: Путешествие Подари мне, Господь, путешествие Бесконечное, родом из детства, Где молочное море плещется, Где готово для странницы место. Там рассветы встречаю я ласково, Там закаты смешались с нежностью Моих снов, позабытых, неоновых, Что смеются радостно в вечности. Я лежу на песке там задумчиво Я в него зарываюсь, кутаюсь… «Успокой эту боль…» - я прошу его. Он заботливо внемлет и верит мне. Солнце руки согреет, морозами Опаленные, холодом раненные… А вода обезвредит отравленное Мое сердце – черное, нервное… Смерть близка, но ловлю я последнее Свое сказочное вдохновение, Светом звездным младенцу подаренное, Темнотою лет оскорбленное. Море-море, блестящее, гладкое! Мои слезы тебе посвящаю я. Мысли солью твоею пропитаны, Волны страсти в меня ударяются. Мысом стала я океаническим, И водой отшлифованы ужасы Моих слов, отраженных во времени, И моей горько-сладостной участи. Подари мне, Господь, путешествие По полям золотистым с колосьями, По лугам, полным шумных кузнечиков… Я отправлюсь, я наслажусь шествием – ПОДАРИ мне, ГОСПОДЬ, ПУТЕШЕСТВИЕ!.. М.
Mishka: Рыжий. Посмотрел на иконку. Кузюка - он слышал он нем. Ходил он в цветастой рубахе и говорил прибаутками и пел смешные песенки, и детишки любили его. Как-то даже он ездил на источники Феодосия, когда умирала бабушка. Она была очень верующей, а мать боялась, что кто-нибудь узнает об этом. Рано, когда еще было темно, она взяла Федю на руки, сонного, одела и поехала на соседской повозке деда Николюшки в пустыньку Феодосия… Федор был маленьким, но помнил, что даже птицы негромко пели в том лесу, а родничок тихо журчал под навесом. Мать поклонилась у иконы Марии и пошла дальше. Там стояла монахиня, с которой мать стала говорить о бабушке. «Помирает…» - только это слово помнил маленький Федя… Пока мать набирала воду, дед Николюша взял Федю за ручку и повел в лес… Там на протоптанной дорожке росло дерево у подножия горели свечки. Лежали там на земле плоские камни. «Смотри, Федор, здесь молился наш Божий человек…» Дед Николюша встал на колени и, перекрестившись, прижался лбом к холодному камню. Федя тоже, подражая соседскому деду, нагнулся и прижал к земле свою рыжую головку. В тот момент какая-то красивая птичка села ему на макушку и вспорхнула сразу же. Федя даже не понял ничего. А дед сказал: «Слава тебе Боже! Вот как тебя батюшка благословил-то, Федор…». «Ну поехали, дед Николай, - сказала мама, - мне на работу пора через час. Не доедем вовремя». Когда они шли мимо часовенки, дед Николюша снова сказал Феде «Помни, как старец тебя благословил, малец. Помни всегда…» Федька только улыбнулся и сверкнули его голубые глазенки. «Чего вы там, дед? Глупый еще мальчик, чего ему помнить то?» «Да, ничего, ничего, Анюта, да только если святые благословляют, то и младенцы могут понять… Ведь то душа душу благословляет…» М.
Mishka: Глоток лета Волосы, мокрые волосы, просоленные насквозь волосы путались и отражали солнце. Чайки всматривались в воду, их крики пронзали мое спокойствие, будоражили гладь моих грез. Я чертила камнями на камнях какие-то буквы, какие-то цифры. Нет…не секретные коды, может, стихи. Отдавала камням свои сокровенные мысли, слова, имена. Знала, что они все сохранят в тайне. Я задумалась, я размечталась. Так проходили мои дни в этом раю. Утро. Вид с моего балкона ласкал взор. На балконе пахло деревом, мокрым от дождя – легкого и летнего. Я пила свежезаваренную, черную, горячую влагу. Языком и зубами причмокивала от удовольствия. Неприлично громко хлюпала. Кофейный аромат будил меня. В комнате поскрипывали доски на полу. Люди просыпались, ходили, одевались, расчесывались. Чьи-то холодные пальцы пощекотали мое еще сонное ухо. Кто-то близкий поцеловал мою щеку. Собака, царапая коготками пол, играла в маленькую лошадку или в салки, она делала вид, что первый раз видит взъерошенного котенка. Она догоняла котенка и тыкалась мордой в его живот. Тот отчаянно отбивался, разыгрывая оскорбленное достоинство. Когда песик убегал, котенок снова заигрывал с ним, отправляя томные взгляды в его сторону и, не теряя "отвоеванного" достоинства, приглашал подурачиться. Песика я звала Пират, хотя, кажется, его звали иначе. А котенка - Малышкой, хотя и ее звали совсем не так. Просто я всем даю свои имена. Буду ли я сливки – да! Я люблю их. - Смотри, на небе кучерявая пена! - А солнце будет? - Будет – говорят мне уверенно. Я иду по песку – море призывно накатывает на берег. Здоровается, зовет, приглашает. Мое море. Привет, привет. Сейчас поцелуемся. Ооо.. водоукалывание! Как приятно оказываться в твоих объятиях после сна. Доброго дня, необъятное… Сладкие слезы... Умой меня. Я радостная. Твоя девочка, твоя гостья. Снова иду, долго-долго… В ушах поет старый знакомый. Я слышу игру гитары, я слышу удары тарелок, басы нарастают. Голос проникает в моих закрученные извилины и бежит по ним – смело и стремительно. Сотрясает серое вещество. Я не слышу слов говорящих со мной спутников. Только глупо им улыбаюсь. Надо мной уже хохочут. Как я их люблю! Как я люблю, когда им весело. Так же, как мне. Я тихо напеваю себе под нос и утопаю в песке ногами. Мы едем, за окном мелькают пальмы, эвкалипты сбрасывают свои кору. Нагие эвкалипты. Нравятся мне их обнаженные стволы. Рассматриваю каждый куст. Когда еще я вернусь именно сюда, увижу этот и только этот пейзаж? Ловлю жадно все картинки глазами. Озеро, большое, рыбаки, не двигаясь, сидят на берегу. Спиннинги подрагивают. Я вдыхаю запахи тропиков. Цветы - сладко-ядовитые. Какие же они прекрасные, хочется нарвать охапки. Хочется в них растворится... Но тогда они умрут. Возьму на память лишь по цветку с каждого куста. Розовый воткну за ухо. Буду девушкой с цветком. А белый спрячу. Засушу, сохраню его волшебный запах. Спрячу в ту книгу, которую должна буду открывать каждый день. И буду нюхать буквы слов, которые скажу шепотом Тому, кто подарил мне все это. Идем наверх, кругами. Мощенная камнями дорога. Кажется, ее выкладывали грешники. Чтобы другие, те, что думают о себе лучше, шли по ней. Кто-то голодный до крови до боли гладил эти камни и укреплял ими эту дорогу, чтобы сытые мы шли по ней, шумя и смеясь. А они плакали, готовя нам этот подарок… Я увидела раскидистые деревья и нищенку на лестнице. Все дают ей деньги. А может, ей нужны наши улыбки? Кто спрашивал ее, чем она живет? Кто спрашивал, что ей на самом деле нужно… Я прошла мимо молча, заглянув в ее пустые глаза и прикоснувшись к ее морщинистой руке. Я тоже вот… промолчала.. Что ей было нужно? Может, не деньги… Колокольня неслась ввысь. Красные полосы на желтом фоне. Греки разрисовывали эти стены. Монахи в зеленом сливались с листвой деревьев. Мы смотрели на старую камфару чувствовали, как от нее веет мудростью, она столько повидала на своем веку. А земля, покрытая листьями магнолии, очень напоминала корочку свежеиспеченного хлеба. Он был ароматным, вкусным и горячим, как наши сердца. Я не хотела уходить оттуда. Снова, как в детстве, я захотела повстречать Волшебника и попросить Его сделать меня маленькой…очень маленькой, может, как мышь. Чтобы остаться навсегда где-нибудь в трещинке под алтарем. Или, может, стать голубем, чтобы жить на колокольне. Мы уходили оттуда, и обеими руками цеплялись за святыни. Будто хотели забрать с собой хоть немного благодатной пыли. А потом Водопады блаженства напоили нас своей водой на прощание. Я снова ехала и слушала голоса своих любимых музыкантов, но душа, раздробившись на части, оставалась в каждом взгляде, брошенном мной напоследок на эти страницы чужой истории. А потом долго-долго пришлось идти по берегу моря и натыкаться на обожженные тела отдыхающих. Вечерело и больше всего хотелось попрощаться на ночь с морем, приютившим нас ненадолго, но на вечность отдавшем нам свою чистоту и прохладу, свое тепло, свои искры непорочности и совершенства. Луна простерла к нам свои ласковые руки. Мы прощались с ней, целуя спокойные волны. Нас крестила эта любовь до следующего лета. Может, так и будет. И мы будем там, чтобы напиться радостью и пополнить свои резервуары счастья на год вперед.
Mishka: Когда не будешь иметь ни на кого вражды, когда солнце не зайдет во гневе твоем, когда со всеми у тебя будут мир и любовь; тогда и молитва твоя благоприятна, и приношение твое благоугодно, и дом благословен, и сам ты блажен. А если не примиряешься с братом своим, то как же у Меня просишь прощения? Ефрем Сирин
Mishka: Смертны нации, культуры, произведения искусства. Но шутим мы, работаем, дружим с бессмертными, на бессмертных женимся, бессмертных мучаем и унижаем. (Льюис К.С., Бремя Славы, Сочинение)
Mishka: Любовь моя, цвет зеленый. Зеленого ветра всплески. Далекий парусник в море, далекий конь в перелеске. Ночами, по грудь в тумане, она у перил сидела - серебряный иней взгляда и зелень волос и тела. Любовь моя, цвет зеленый. Лишь месяц цыганский выйдет, весь мир с нее глаз не сводит - и только она не видит. (С)
Mishka: Дети Луны. Смеются листья, сухими слезами падают Красными, желтыми, счастливыми умирая… Река сера, мелка, бурность свою отдала Холодам… Тихо шелестя, опускаются, зарывают нас Ласки… мечты… нежность вбирает в себя Природы смерть… Моя или твоя, чья это серенада Осени звучит? Моя или твоя будущая вина в коре деревьев Застряла? Не будем отрывать, не будем… Обрывать Обрывать наши провода, нервы наши… Пожалеем. Мы милы и спокойны - дети Осени этой. В бархате кожи и шелке волос - аромат духов… Духа и тела война прошла бесследно: Кто-то улыбнулся в Небе, на нас глядя, Благословил наши детские сказки… Сказки на ночь… Колыбельную из капель-нот и звездный дождь Принесла тебе я в подоле своего платья Цвета бордо… Такой наш цвет, переливающийся в хрустале… Бокалы минорно звенят, но громко плачут От радости, обретения нежности в Свете этом, В Том откликнулись голоса двух раненных Прежде жестокими пальцами… раненных. Крови много было, много так … Вся она В вино превратилась… Держи меня крепче, держи… улетаю я… лечу, Парю, совсем легкой стала, легкость поглотит - Бойся… Потерять бойся… Как я боюсь без тебя Остаться в этом Огромном, Невозможно Великом Мире грез… Волны горечи и приторного счастья набегают На скалы-нервы, обглоданные, ободранные Солью поражений… Врасти в меня, так будем мы горой цветущей На нас сады распустятся по весне… душистые… Цветки отдадут свои соки Земле, нас приютившей Корнями врасти, я зацвету пышно, чтоб умереть Потом… Когда отдам тебе все, всю радость мою, весь смех Молекул моих, звенящих в сладкой темноте… Темноте, усыновленной Твоею Луной… - Нашим светилом…
Mishka: Hinüber wall ich, Und jede Pein Wird einst ein Stachel Der Wollust sein. Noch wenig Zeiten, So bin ich los, Und liege trunken Der Lieb im Scho?. (с)
Mishka: Nach dir, Maria, heben, Schon tausend Herzen sich. In diesem Schattenleben Verlangen sie nur dich. Sie hoffen zu genesen Mit ahndungsvoller Lust - Druckst du sie, heilges Wesen, An deine treue Brust. (с)
Mishka:
Mishka: все, я кончилась на сегодня. до новой встречи. оставляйте письма в почтовом ящике, а стихи - на мимопролетающем облаке все поцелуи Восточному ветру, а слезы летнему дождю смех же... пусть он озвучивает каждый ваш шаг. попрошу Солнце осветить ваш путь, если получится...
леопольдина: Mishka пасибки
Лю: Mishka
татьяна: Mishka , ты оправдала своё отсуствие плодотворным трудом МОЛОДЕЦ!!!!
полная версия страницы