Форум » РАЗГОВОР НА ЛЮБЫЕ ТЕМЫ » Мишкин дом » Ответить
Мишкин дом
Mishka: я у вас бываю нечасто... вот подумалось мне, если уж зайду, где мне резвиться? и чтоб никому плохо от этого не было. я буду тут безо всякого объяснения выкладывать стихи, сказки, ерунду-чушь и картинки. чего и вам желаю. ЗДРАВСТВУЙ форум-2
Mishka:
Mishka: .........Я влил в красную краску сок граната и капнул несколько капель своей крови, я разбавил белый цвет снегом из морозилки и добавил чернил в синюю. Я пошел не привычным путем: разлил краску на мольберте и сделал первые широкие мазки и лишь потом занялся контуром. На сей раз я не включил мощных ламп… Я решил ощутить контуры в полумраке. Это было поистине чудесно: из-под моих пальцев появлялись нежные крылья и формировались такие узоры, которых я и во сне не смог бы себе вообразить. Когда я почувствовал, что пора остановиться, я закрыл глаза. Я уже почти прикасался к ней - живой и трепещущей… Внезапно меня осенило, что у всякой одушевленной материи есть запах. Я понял, что мне необходимо вдыхать ее – не только касаться. Я нервно оглядел сумрачную комнату. В доме не было ни капли духов. Тогда я увидел вазу с цветами. Это были полевые маки и ромашки, китайские гвоздики и розы. (Я любил рисовать натюрморты. Вот – пригодилось.) Я лихорадочно сжимал в руках лепестки и выжимал цветочную влагу в свою кофейную чашку, потом я схватил мешочек со смесью специй и кинул в сок три щепотки. Я чувствовал себя магом. Я действовал совершенно безумно. ........ ............Утром я обнаружил самого себя в неестественно скрюченной позе на сосновом паркете. Хвойный запах щекотал ноздри, я громко чихнул и проснулся окончательно. Вставая, я задел головой мольберт, и именно это вернуло меня к реальности. От удара он отскочил в сторону, я осторожно осмотрел его… на нем ничего не было – он только белел чистотой и был совершенно пуст! Я ощутил ужас. Неужели же только сон?! – отчаянно подумалось мне. Я тщательно вглядывался в холст – на нем не оказалось и малейшего следа от моего мучительного ночного творчества. Я подумал, что схожу с ума. Настолько реален был процесс, что мне никак не верилось в правду. (Можно так выразиться?). Я был подавлен и разбит. Первый раз в жизни мне захотелось рыдать в голос. (Не смейтесь надо мной, я знаю эти ваши лозунги… парни не плачут… плевать я тогда хотел на все лозунги человечества вместе с ним самим…) Моей бабочки не существовало!.. Я с силой прижал ладони к лицу и… вдруг этот запах! ЭТОТ ЗАПАХ! Нереальные сочетания…и вместе с тем такие реальные. Гранатово-кофейный, пряный и цветочный… такой тонкий, такой нежный… Я ощутил трепет ее крыльев. Медленно я убрал ладони, она порхала перед моим лицом и обдувала его легонько и ласково. Она гладила меня своими чудесными крыльями, словно целовала. Моя ненаглядная. Видели бы вы ее крылья! Она была моим совершенством. Моей удачей и моим удовлетворением. Наша жизнь началась в это мгновение. Мы встретились........
Mishka: Мир, отпусти птицу… Водопады… бьются, разбивая спокойствие. Так студеной водой смыло все отчаяние… Засмеялась дико и громко - свистом хулигана Душа взвинчено летела в руки чьи-то… Птица звала свою клетку - Птица больна. Птица больна, свободы боится она как огня, Полеты слишком высоки, стремительны… она хрупка… Французские слова… ей нужно…шептали чтоб, Ушки маленькие трепетали чтобы, Днями суетливыми ловили чтобы… - волны страсти Съедали чтобы… Моря и пустыни, пески… пески - обнаженные эмоции Иссушали, ломали, ласкали, били, лечили… зноем Опаляли, умиляли, отвергали и ловили снова, Крылья гладили и сковывали… Птица пела, Пела как никогда красиво, как никогда Божественно… заливалась... Заливала кровью и желчью старые раны… ныли Они ныли, но она кричала от счастья… маленькая Разбойница, маленькая преступница, невинная, Невинная деточка чья-то… девочка любимая Чья-то… и презираемая кем-то… любимым Сильным, крепким, не тронутым – Порчей. Дожди пьет жадно, губы просят дождей, снега хотят… желают погребения мысли… от жизни устала она – птица… устала… отпусти ее, мир… Отпусти… М.
Mishka: оидин постскриптум. На разных параллелях и смеются, и горюют, и живут, и дышат Не в унисон, не вместе, только лица обративши на Восток… С отчаяньем смешавшие надежду, пальцы что-то нервно пишут, Бичуя время и плутая в направлениях заблудших строк.
Mishka: из чьих-то писем. Иногда у меня такое впечатление, что у нас с Вами общая комната с двумя дверьми, расположенными друг против друга, каждый держится за ручку, и чуть у одного дрогнут ресницы, как другой уже выскальзывает в дверь, а стоит первому сказать еще хоть слово, другой наверняка в следующую секунду захлопнет за собой дверь, и только его и видели. Он, конечно же, откроет дверь снова, ибо эту их комнату, наверное, и покинуть-то невозможно. Не будь первый двойником второго, он был бы спокойнее, он делал бы вид, что и не смотрит в ту сторону, не спеша прибирался бы в комнате, как будто она ничем не отличается от всех других, – но куда там, он делает то же самое у своей двери, а иной раз они даже оба оказываются за дверьми, и вот прекрасная комната пуста. (С)
Mishka: ......главное, мой страх – и, пойми: твоя молодость, твоя чистота, твое мужество; а ведь мой страх все растет, ибо он означает отступление перед натиском мира, а отсюда – усиление этого натиска и, опять-таки, усиление страха, твое же мужество означает наступление, отсюда – ослабление натиска и рост мужества – осчастливить меня могут только тихие письма; я бы так и сидел у их ног, счастливый без меры, это как дождь на пылающую голову. Но когда приходят те, другие письма – пускай даже они, по сути, приносят больше счастья, чем первые (только я по слабости своей лишь много дней спустя осознаю это счастье), – эти письма, начинающиеся восклицаниями (а ведь я так далеко!) и кончающиеся уж не знаю какими ужасами, – тогда, М., я в самом деле начинаю дрожать, будто при звуках штормового колокола, я не могу это читать и все же, конечно, читаю, как пьет воду измученный жаждой зверь, а страх все растет, что делать, я ищу, под какой стол или шкаф заползти, забиваюсь в угол и молюсь, весь дрожа и теряя голову, молюсь, чтобы ты, бурей ворвавшаяся ко мне с этим письмом, снова улетела через распахнутое окно, ведь не могу же я держать в комнате бурю; мне мнится, в таких письмах у тебя блистательная голова Медузы, змеи ужаса извиваются вокруг нее – а вокруг моей, понятно, еще исступленней вьются змеи страха (С)
Mishka: Вторник Сегодня опять видел тебя во сне. Мы сидели рядом, и ты отталкивала меня, не сердито, дружелюбно. Я был очень несчастен. Не из-за отталкивания, а из-за себя самого, ведь я отнесся к тебе как к первой встречной безмолвной женщине и пропустил мимо ушей голос, который шел из тебя и обращался прямо ко мне. Или, может быть, и не пропустил мимо ушей, но не мог ответить. Так и ушел, еще безутешнее, чем в первом сне. Мне вспомнилось сейчас, что однажды я прочел у кого-то: «Моя любимая – огненный столп, скользящий по земле. И он держит меня в плену. Но ведет не плененных, а видящих». Твой (С)
Mishka: ...Хорошо, и вот тебя зовет М....а, и голос ее с равной силой проникает в разум и сердце. М...а, конечно, тебя не знает, несколько твоих рассказов и писем ослепили ее; она как море – в ней та же сила, что и в море с его водной громадой, но в неведении своем эта стихия обрушивается на тебя всей своей мощью, повинуясь воле мертвой, а главное, далекой луны. Она тебя не знает, но, возможно, предчувствует истину, когда зовет тебя. Ведь в том, что твое реальное присутствие уже не ослепит ее, ты можешь быть уверен. Не потому ли, трепетная душа, ты не хочешь прийти на зов, что именно этого и боишься?(С)
Mishka: Почему-то не могу больше ничего тебе написать помимо того, что касается только нас, нас двоих в толчее мира. Все чуждое чуждо. Несправедливость! Несправедливость! Но губы лепечут, а лицо уткнулось тебе в колени.(С)
Хуссайраг: Мишка, класс. Заходи почаще, нам тебя здесь очень не хватает.
Mishka: Это Мишкин дом
Mishka: Улыбка Улыбка, улыбка-малышка, капелька, Детка! Отголосок счастья чьего-то… Здравствуй! Ты быстра, бежишь опять от меня Постой, не беги… Дала ты мне право с тобой обращаться По воле моей. Похоронить тебя в тревогах, словах? А если нет? Сохранить мне тебя, может, Как чудо, как краску? Мы этой краской размажем тебя По жизни, по небу! Как поступить с тобой, дитя Солнца – Ответь, не молчи: Приголубить тебя или отпустить В другие руки, в чужие? Хочешь воли, скажи, хочешь боли, Чего хочешь? Что милей тебе, девочка-вера? Скажи! Мои ли теплые губы милы тебе И глаза того, кто напротив?.. Или… Грузных проблем ворох, тревожный Листьев шорох и взрыв пороха – Злобных чувств канонада? Оставайся, кроха! Со мною останься – Моя ты… знаю… Я любима тобой, мы сливались не раз Знойно… … Нежно, на миг и навечно…вечно… Останься, молю, останься – Сплетем наши сети, Отловим, поймаем, обнимем, Потом чтоб делить, как дети, как дети… Удачу и смех, и счастья нашего всплеск Вдвоем…
Mishka: из зарисовки о пиратах - Эй ты, Кастель! Я надеру твою французскую задницу! Чтобы через минуту мой пистолет блестел как зеркало! Боцман Ливайн ковылял по палубе, опираясь на деревянную ногу, и сплевывал горькую табачную слюну за борт. Корсары зализывали свои раны после бури и занимались своими привычными делами. Матерясь и пошло шутя, они встречали новый день. День морской благодати. Шторм не причинил почти никакого вреда «Стиксу», и они радостно и неблагодарно отзывались о своем спасении. Вспоминали, как всю ночь прощались с жизнью. - Китаец обделался! Точно вам говорю! - Это верно! Дьявол, я чуть не задохнулся от этих ядовитых испарений! – подчеркнул Берт, жирный шотландец в замызганном килте. - Жрет всякую гадость потому что! Ха-ха-ха…. Они смеялись до коликов, брызжа слюной изо рта. Самыми гнусными голосами, которыми только могла одарить их природа, пираты заливались на все лады. И тут китайец Тан Цзинь, сидевший молча у трюма и куривший трубку тихо сказал: - Мог ли ты задохнуться от моих испарений, трусливая задница, если только и делал что глотал морскую воду и изрыгал свой свинский ужин? Берт яростно сплюнул и крикнул: - Держите меня, а то я натяну ему до ушей его глазные щели! - Зачем же тебя держать, жирный, натяни, - спокойно ответил Тан и встал. Он разделся до пояса и стал разминаться, готовясь во всем блеске показать команде свои изящные запретные приемы. Тан был с корсарами недавно, поэтому старые разбойники не переставали его задевать, так они привыкали к новичку. Он всегда держался особняком и ни с кем не общался. Тан прислуживал Мэй, капитану «Стикса». Только с ней он позволял себе общаться. Лицо Тана выражало лишь спокойную уверенность, оно было словно маска. Он смотрел на своего шумного и неуклюжего противника и ждал начала схватки. Берт уже жалел о своих словах, два заживающих ребра неприятно заныли. Месяц назад он уже попробовал свои силы в драке с китайцем после того, как попытался заставить его вымыть палубу. Кок Джей с разбитой и еще заживающей скулой тоже все время маячил у Берта в голове. Но команда радостно подначивала его и не простила бы ему отказа. Да и остановить вовремя свой шустрый шотландский язык он тоже был не в состоянии. Слова вылетали у него раньше, чем он что-либо мыслил. «Так забиякой и помру», - с горечью подумал он, щелкая суставами на волосатых ладонях. Ливайн, проверяющий как двое матросов натягивают стаксель, криво ухмылялся, глядя на зреющую заварушку. - Давай! Давай, Берт! Соперники сблизились. Тан легко и изящно скользил по дубовым доскам, Берт как пьяный медведь, тяжело переваливался из стороны в сторону, держа перед лицом сжатые кулаки, обмотанные грязными тряпками. Они ходили по кругу. - Ну, потанцуй со мной, потанцуй! Давай, желтомордый! А-а-а-а! Покажи мне свой танец!... – хрипло выкрикивал Берт. Тан Цзинь сверкал своими белоснежно-влажными белками и, не мигая, смотрел в голубые глаза соперника. Берт атаковал первым . Он попытался заехать китайцу в челюсть своим увесистым мохнатым кулаком. Однако попытка не удалась, зато Тан рассек ему бровь носком. По лицу шотландца потекла кровь. Он разъяренно нападал, но каждый раз промахивался и получал то в бедро, то в плечо, то в колено. Он выл от боли, но продолжал танцевать с китайцем, качаясь из стороны в сторону. - Берт! Берт! Берт! – кричала команда. Наконец он выдохся и, решив одним ударом закончить все, замахнулся правой рукой. Тан ушел влево и Берт грузно свалился в открытый трюм, не удержав равновесия. Вся команда дружно гоготала над открывшимся из-под килта видом. - Жирная задница! - Мохнатая! Хааааа-хххааааааа! - Отдыхай, приятель! Тан молча подошел к еще дымящейся трубке, оставленной им на ступеньке и со вздохом пустил кольца дыма. Дверь каюты с треском распахнулась. - Что за шум, Ливайн?! – прозвучал низкий женский голос. - Да пустяки, Мэй, твой желтомордый снова изувечил моего матроса. - Ха-ха! Тан, милашка! Как я прекрасно выспалась! Мэй была невысокого роста. Она носила широкий ремень, стягивающий тонкую талию, глубокий вырез ее корсажа обнажал высокую грудь. Это было единственное, что выдавало в ней женщину. Загорелая и худощавая она напоминала бы мальчика. Копна смоляных кудрявых волос выбивалась из-под платка, закрывающего лоб, она носила его всегда. Огромные золотые серьги-кольца и кожаная ладанка с ликом Богородицы на шее. Агатовые глаза хищно горели на смуглой коже. Она непрерывно улыбалась. Это была даже не улыбка, а усмешка, немного кривая. Мэй была потомственной корсаркой. Она родилась в море и, похоже, не собиралась жить на суше до скончания своих дней. Она ловко вскарабкалась по рее на грот-мачту и стала всматриваться в горизонт. Что-то крикнув пирату в марсе, она захохотала как безумная. Чумазые пираты с восхищением наблюдали за своей богиней. Это была единственная женщина на судне, но никому из морских бандитов никогда и в голову не пришло иметь к Мэй что-либо похабное. Они берегли ее как святыню. Многие знали девушку с детства. Глотали все ее оскорбления, терпеливо сносили пощечины и прощали ей прочие обиды, которыми она, не задумываясь, щедро одаривала их все 23 года своей жизни. - Рэндл, старая вонючка! Что там видно в твоей трубе?! – крикнула она. - На горизонте какая-то маленькая точка, Мэй, - отвечал он, глядя в подзорную трубу. – Похоже, обломок мачты или… да там человек, Мэй! Человек! - О, теперь я тоже вижу точку! Наверное, вчерашний шторм его принес! Она громко свистнула и закричала: - Человек за бортом! - Шлюпку на воду! - отвечая на ее призыв, отдал команду боцман.
Mishka:
Mishka: из писем. В моем шкафу воспоминаний ты стекло на дверце. Я смотрю на многие вещи в шкафу сквозь него. Думаю, так будет всегда. Ты никогда не будешь рядом, но ты всегда со мной.
Mishka: ....Кто мы такие, чтобы брезговать друг другом? А может, можно хотя бы попытаться увидеть в других то, что видит Бог? А не то, что видим мы? А может, это хоть на какую-то четверть получится. А если нам от этого будет не очень приятно, и мы ничего не приобретем, а только потеряем… а для кого еще мы несем все наше добро?...
Mishka: ....В сущности ведь никто не хорош. И всяк человек - ложь. Значит, других не будет. Лучших не будет. И однажды наше время кончится....
Mishka: Я смугла, но собою прекрасна, Как все девушки Иерусалима. Как Кедара шатры я игрива, Как завесы Твои в небе ясна. Это солнце меня подглядело — Осмуглило девицу слегка. Виноградники я стерегла Братьев милых, а свой... проглядела. ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ СОЛОМОНА Версия Феано
Mishka: Я сравнил бы тебя с кобылицей Фараоновой, чудная дева! Всем же обликом ты -- королева, Что играет златой колесницей! Твои щечки, что персик румяный, Твоя шейка в серебряных бусах. Грациозность -- сладчайший из вкусов, Взгляд пьянящий, зовущий и пряный. оттуда же.
Mishka: Эта Песня во веки веков Не утихнет, коль сердце живо. В ней Любви прорастает зерно, В ней ключи от заветных замков. Я -- печать на руке и на сердце, Я как ад тяжела и всевластна, Да как рай я светла и прекрасна, Никуда от меня вам не деться! Я -- стена для ума, но и дверь! Для влюбленных, что жаждут друг друга. Я -- обитель для лучшего Друга, Млечный Путь я, живая купель! Погрузи весь рассудок в меня, Ароматы вкуси неземные! Распахни все свои кладовые, Пусть проснется на сердце заря!
Mishka:
Mishka:
Mishka: ....Слезы - шары, капли-слезы... вас много, вас - море. Слейтесь с породившим вас, слейтесь... Успокойте, бегите быстрее, дайте раствориться в вас боли. Нет в вас грязи. Будьте всегда наготове. Очищайте и крестите, спасайте от пороков. Бороздами пролагайте путь к сердцу, ему нужна ваша соль. Ему нужна дезинфекция и наркоз. Соль, больше соли… Утопите его, скупайте и сделайте новым….
Mishka:
Mishka: Лица летом особенные. Такие пронзительно-искренние, настоящие. Человек и сам не предполагает, насколько он гол летом. И как может легко сбросить маску. Июнь-июль-август…. Июль-август…Август… Прямо как новорожденный, только… только у новорожденного нету такой памяти. Памяти о своих темных сторонах. Солнце освещает и освящает. Это удивительно. До чего хочется людей и их лиц летом! Я рассматриваю всех обычно. Так внимательно, будто вижу последний раз. А вдруг, и правда… последний. Наверное, я умру летом.
Mishka: изрядная доля мучительных твоих самоистязаний (единственная боль, которую ты мне причиняешь) происходит оттого, что ты пишешь мне каждый день. Пиши реже, а я и впредь буду, если хочешь, писать тебе каждый день по письму. (с)
Mishka: картинка в словах ...Пылали мысли…Сгорали грезы… Бесилось мое Я. Мое птичье сердце неистово билось. Я разрывала остатки своей гордости и кидала их в костер. Мои желания все ожили и, схватив копья, кололи меня, протыкали насквозь мягкую плоть. Я пылала. Жар закутал с ног до головы. Волосы противно трескались…трескались, как солома. Мое сердце требовало самоубийства. Я пыталась проткнуть свою грудь кулаками. Я вонзала ногти в тонкую кожу. Пламя поджаривало меня до хруста, мне оставалось лишь рассыпаться в прах. Я видела истерзанные мукой глаза, слезы высохли , не было воды, чтоб потушить этот огонь… Умри, проклятое сердце! - закричала я… В кучке пепла задергалось, запульсировало что-то… все еще живое… оно опять решило выжить… упрямое…
Mishka: из писем Нас нет. Нас не было. Всегда были только те, кто однажды и навсегда подарили друг другу нечто большее, чем любовь, нечто сильнее страсти, нечто выше, чем горные вершины… это нечто зовется вечностью… ДОБРА.
Mishka: Как в глубинах моря нет такого местечка, что не находилось бы под сильнейшим давлением, так и у тебя, но любая другая жизнь позорна, и мне от нее дурно... (с)
Mishka: Задумайся: все движется в вечность. Той вселенной давно нет рядом. Это был миг. Может, для нее он был слишком особенным, и она вся осветилась и запылала. И отблески тех пожаров ты и видел, и они даже слегка подпалили кончики твоих чудесных ресниц, когда ты вгляделся в нее ненадолго. Вселенной уже нет рядом. И когда ты встретишь ее снова – твое сознание будет другим, твое сердце будет другим, и все окружающее будет изменено – оно будет совершеннее и лучше. И быть может, ты даже не узнаешь ее, а она тебя. Но вы еще раз поравняетесь однажды. И так каждый раз – сталкиваясь с людьми и удаляясь от них, мы обретаем и теряем целый огромный и бездонный океан жизни.
Mishka: М....а, не следуй моему совету и все-таки пиши каждый день, хоть несколько строк, совсем коротенькие письма, две строчки, одну, одно слово, но без этого слова я смогу обойтись, только мучительно страдая.(с)
Mishka: пожертвуй ты всем миром, чтобы снизойти ко мне, на такое дно, где, если смотреть с твоих высот, не только мало что, но вообще ничего не видно, – тебе для этого (вот что самое странное!) пришлось бы не спуститься, а неким сверхчеловеческим усилием вознестись над собой, вырваться за свой предел – и так высоко, что все, наверное, кончилось бы неминуемым обрывом, низвержением, исчезновением (для меня, разумеется, тоже). И все это ради того, чтобы попасть ко мне, в то место, куда ничто не манит, где я сижу с пустыми руками, без малейшего достояния за душой, будь то счастье или несчастье, заслуга или вина, – просто сижу там, куда меня посадили. В табели рангов человеческих я что-то вроде мелкого довоенного бакалейщика в твоих предместьях (даже не шарманщик, куда там!); и если б я даже отвоевал себе это место в жестокой борьбе – но я его не отвоевал, – все равно это не было б заслугой. (с) (((
Mishka: Отчего на небе горит одна звезда, затмевающая собой все другие? Отчего в море только одна волна, способна поглотить меня, когда там такое множество волн? Отчего только один лучик, способен проникнуть в мое закрытое от радости мира сердце и согреть его? Отчего мое понимание правды так глубоко, а мое понимание лжи так поверхностно? Отчего… отчего…отчего…
Mishka:
Mishka: У кого на свете есть Такие пылинки волшебные? Они на твоих плечах. На руках. Моих любимых и теплых…
Mishka: LABIRYITH - LOVE click here
Mishka: группа Анафема. Аngels walk among us... It must have been an angel who counted out the time yes it must have been an angel who raised a knowing smile and i just couldn't reach you no matter how i tried no i just couldn't reach you so instead i ran to hide MOTHER CAN YOU HEAR ME? can you tell me are you there? FATHER CAN YOU HELP ME? cos i know that you care MOTHER CAN YOU HEAR ME? can you tell me are you there FATHER CAN YOU HELP ME? cos i know that you care
Mishka: Небо над Берлином Der Himmel über Berlin год------ 1987 страна----- Франция, Германия (ФРГ) слоган------ «There are angels on the streets of Berlin.» режиссер----- Вим Вендерс сценарий-------- Петер Хандке, Richard Reitinger, Вим Вендерс продюсер -----------Анатоль Дауман, Паскаль Дауман, Joachim von Mengershausen, ... оператор--------- Анри Алекан композитор-------- Юрген Книпер жанр фэнтези, мелодрама, драма премьера (мир)------- 17 мая 1987 рейтинг MPAA------ PG-13 время -----127 мин
Mishka: "Большинство из нас стали такими скучными, потому что скучны города в которых мы живем, вероятно, когда-то кочевников охватила чудовищная скука, и они сказали себе, построим здесь и там ужасные города из камня. И пусть наша усталость от этой жизни осядет на площадях и улицах, в домах и квартирах, потому что внутри у нас пусто и мы выдохлись, мы все пустые и мы дошли до ручки, как это говорят "в погоне за ветром", только надо во все это вдохнуть, радость какую то что-ли." "Меня всегда поражало, что приобретя определенный навык, можно уже не думать, чем ты в данный момент занимаешься, ты работаешь, а думать можно о чем угодно, можно делать какие-то выводы, что-то опровергать, все как у ангелов, только ты не чувствуешь никакой собственной исключительности, а попутно ты что-нибудь производишь - меховую шапку, пиццу, все это необходимые вещи и в какой-то момент в конце концов их становится достаточно, и одновременно нужно подумать о том что тебе нехватает." "Как правило встречаешь людей, которых по настоящему уже и не существует, их имена, а им нравится когда кто-нибудь их громко произносит, их манера внезапно осклабиться или громко вздохнуть в обувном магазине, как у себя дома, это всего лишь маскировка." "Люди избегают нас, потому что у нас есть могущественный противник. Ему люди верят больше, чем нам и чтобы верить ему еще больше, они обо всем составили себе представление, они считают, что эти представления позволят им избавиться от страха, помогут сбыться их надеждам. Люди не смогли подчинить себе землю, напротив, они подчинились ей." "Большинство людей знает только то, что есть этот мир со всем тем что в нем есть и не более того." "Вот оно одиночество, ужасная вещь я тебе доложу, никто не слышит тебя, никто не заглядывает тебе в сердце, никто ни о чем не спрашивает, даже о том как куда нибудь пройти." "Я думаю для людей понятия "за этим миром" не существует. Каждый из них видит и слышит по своему и тем самым создает свой собственый мир, становясь в то же время его пленником. Люди сидят каждый в своей клетке и смотрят оттуда друг на друга." "Мы люди обходимся только тем, что видим. Для нас имеет значение только то, что мы можем увидеть. Незримое для нас несуществует. Мы видим только то, что можно потрогать." "Давным давно был золотой век гармонии между землей и небом. Тогда высокое было высоким, низкое низким, внутренее внутренним, а внешнее внешним. А теперь у нас деньги. И во всем нарушено равновесие. Говорят, что время - деньги. Но ведь это не так. Время - это отсутствие денег." "Для труса время будет трусливым, для героя героическим, если ты добрый, то и время твое доброе, если ты торопишься, то время летит, время слуга, если ты его хозяин, время твой бог, если ты его собака, мы создатели времени, жертвы времени и убийцы времени." "Они забыли, что свет через глаз попадает в сердце и, выйдя из него через глаз, светит в мир." "Вы считаете, что мы от вас так далеко, а мы от вас так близко. Мы всего лишь посланцы и послание наше - любовь. Мы - ничто, вы для нас - все, позвольте жить нам в ваших глазах, смотрите на ваш мир через нас, верните себя с нашей помощью, глаза полные любви. Тогда мы будем близки к вам, а вы к Нему."
Mishka: Иногда мы с моей стрекозой пронзаем вечернюю легкую прохладу летних вечеров. Я всегда лечу в одном и том же направлении – на Восток. Мимо желто-зеленых огоньков одного окна в высотном доме. Моя шумная подруга выписывает круги в поисках пищи для нас, а я сажусь на карниз этого окна и вижу Ее с детьми и Его, вечно снующего рядом… Это всего лишь досада… или ревность…хотя ревность не может быть столь глубоко печальной…не обращайте внимания… Он, конечно, заслужил это. А главное, Она заслужила. Они любят и любимы, они ценят свое счастье, которое...почти... совершенно. И отблеск этого счастья греет меня в эти минуты. Хотя я всегда плачу после этого. Плачу где-то глубоко внутри себя. Там, где не слышен стрекот и где царит буйство красок и где я чувствую на вкус гранатовый сок, и пряности щекочут мои ноздри, а слух ласкают голоса влюбленных французов. Я тогда становлюсь прежним – тем, кто был способен сотворить чудо.
татьяна: Mishka а мне можно тут стихи?
Mishka: Un homme et une femme
Mishka: Не требуя ничего для себя, Моя душа отворялась тебе, Прося, умоляя Вбить последний гвоздь в нее - Неразумную, Глупую...
Mishka: Смейся! Я душу продала За твой смех, Который согревает и Лечит, навсегда исцеляя От боли...
Mishka: Увидев первые кадры фильма «Весна, лето, осень, зима… и снова весна», вспоминаешь, что Ким Ки-дук не только режиссер, но и живописец. Озеро, плывущее в тумане, рифмуется с его же знаменитым «Островом», некогда заставившим трепетать избалованный экспериментами Венецианский фестиваль. Снова, как в первых картинах режиссера, каждый кадр нежно прописывается, укутывается туманом… И все же, в отличие от предыдущих работ, эта кинопритча — самая светлая картина режиссера. В центре озера — миниатюрная расписная буддистская пагода. Здесь обитают в полнейшей гармонии с природой монах-отшельник и его маленький воспитанник. Собственно, это и есть роман воспитания. Только в ориентальной транскрипции. Когда ученику позволено пройти собственный путь ошибок и прозрения. И пока вся дорога от весны — взросления, через лето — грехопадения до осени — наказания и зимы — спасения не будет им пройдена и чаша страданий не испита, учитель-монах не сможет считать свой земной долг исполненным.(с)
Mishka: Петр Мамонов "Крест – это раскрытые объятия" Иногда задавать вопросы "звезде" – это совершенно лишнее. Сиди и слушай. А в случае с Петром Мамоновым – еще и смотри. Мамонов искренне говорит о том, во что верит. И о том, что знает. В меру сил и опыта он проповедует своего Христа. За каждым словом чувствуется жизнь души: страдание, радость, поиск. Не поверить сложно. Беседовать с Петром Николаевичем нам довелось сразу после киевской премьеры "Острова". Фильм впечатлил, но разговор впечатлил не меньше. Не потому, что "звезды" особенные. Просто мы не так часто искренне говорим о том, во что верим – и о том, что знаем. А может, просто друг друга не слышим?.. Разделение на "православие" и "все остальное" – это все от врага, одно из имен его – разделяющий. Как бы нам так сделать, чтобы православие было общим? Не надо обязательно тянуть людей в храм, чтобы креститься. Ну окрестился. Так и Ленин был крещен, и Гитлер, ну и что толку-то? Это же не магия, это помощь нам, костыли. Это надо четко понять всем нам, и не тянуть никого никуда: иди за мной в Православие... Надо явить пример – собой. Помните, про апостолов как говорили: посмотрите, как они любят друг друга! Народ удивлялся: почему? Потому, что они веруют в единого Бога! И я так хочу! А то у меня одна злость в сердце, одна раздражительность, одно любоначалие: я хочу, чтобы все, как я. А чтоб полюбить, надо человека принять таким, какой он есть, никуда его не тащить, а принять его таким, какой он есть. Для этого в себе надо очень много перекопать, перелопатить. В себе, а не в нем! Все написано: Вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь – не вынешь, а увидишь – как вынуть сучок из глаза брата твоего (Мф. 7, 5). Это же не пустые слова, это же правда. Почему я так раздражаюсь, так злюсь, осуждаю?.. Да потому что во мне это есть, и я вижу это в другом. Если бы во мне этого не было, я бы не видел этого в другом. Когда мне хорошо, мне все милы. Когда мне плохо, мне все не то. Как-то об этом бы поговорить друг с другом. А не с высоты какого-то там православия что-то там вниз вещать. Иди в детский дом и сиди у постели инвалида-ребенка, организуй дежурство в хосписе. Люди увидят: вот христиане какие. Они свою жизнь отдают, смотри они какие. Сутки просиди-ка у постели умирающего – очень трудно. Конечно, каждому в меру сил, необязательно всем идти в хоспис... Подними пачку сигарет на улице и брось в урну. Христианский поступок? Христианский, если ради Бога делаешь. Если помнишь о том, что Богу угодно, чтобы был порядок, а не хаос, чтобы было чисто, а не грязно. Совесть надо хранить по отношению к Богу, к людям и к вещам. И если ты человек богатый, ничего в этом зазорного нет, только делись. Свое богатство, которое ты честным трудом заработал, отдай – и увидишь, как тебе будет хорошо на душе. И потом, Господь дает больше в сто раз, а не "дашь – на дашь". Вот если бы мы это как-то объясняли людям... Ребята, мы сами слабые и немощные, но мы просто нашли! Это как разговор двух пьяниц. Один говорит: "Я нашел такую пивную, там такое пиво наливают! Там чистенько, хорошо, креветки вкусные..." Другой говорит: "Так чего мы здесь эту дрянь пьем – тут же разбавляют. Конечно, идем туда!" Вот так и надо людям объяснять, что я вот рыпался-рыпался, пил, туда-сюда... Но ты знаешь, что я нашел? Ты знаешь, что я нашел? Вот у меня все изменилось!.. Если мы будет говорить так, а не "с высоты" – люди поймут. Люди поймут! Потому что у человека есть шестое чувство – религиозное. Думает он об этом или не думает, но у него такой же, простите, как орган деторождения, есть орган, который Бога хочет. И если это не удовлетворено, он ничем не насытится. Душа не заполнится ничем – ни любимой работой, ни детьми, ни любимой женщиной, ничем – кроме Того, Кто ее создал, кроме Господа Бога. Раз ты хочешь счастья, человек, то иди к Тому, кто тебя создал. Не веришь, что тебя Бог создал? Почитай ученых серьезных, которые писали о Туринской Плащанице, и прочее. Если тебе факты нужны – их полно. Покопайся в своем сердце, неужели ты думаешь, что от обезьяны произошел? Это уже какое-то пещерное мышление. Мы же умные люди все, развитые... Митрополит Антоний всю жизнь положил, чтобы человеку объяснить, что он человек, что это высокое очень звание. Он пишет, что мы измельчали до звания рабов, а из Бога сделали идола. Как же мы тогда можем быть соработниками Бога, если мы муравьи поганые? Смирение не в том состоит, чтобы себя втоптать в грязь. Как сказано, что Бог силу Свою за немощью являет – не за той немощью, когда ты лежишь, сам себя втоптав в грязь, и думаешь, что смирился, а в той немощи, когда ты – как повисший парус, весь открылся Богу, ждешь ветра и говоришь: Господи, приди ко мне! Вот что такое немощь – это ожидание Божества. Это алчба. Это – не пил семь дней воды, вот так хочется пить. Вот так невозможно жить дальше без Него. И что будет – внучок там поправится или еще что – это все чепуха: мне надо лично, я задыхаюсь без любви! Человек не может жить без любви, он задыхается. От этого происходит все остальное: наркотики, водка, прочее, прочее. Я это знаю по себе. Без любви человек умирает заживо – живой труп. Ходит, делает свои дела, исполняет свой долг, но задыхается. Поэтому давайте помнить, ребята, всегда, что Иго Мое благо и заповеди Мои легки, что никакого дядьки с палкой и с бородой нету, что есть любящий Сущий, Который всех нас примет в любой день и час, как разбойника принял, и блудницу, и мытаря. Ну почему в раскрытые объятия мы не идем, почему все мы хромые, слепые, прокаженные, несчастные, запутавшиеся? Я о себе в первую очередь... Посмотрите, что такое Крест – это объятия, это раскрытые объятия. Вот я все понимаю, но выходит по апостолу Павлу: что хочу, то не делаю, что не хочу, то делаю (Рим. 7, 15). Потому что – битва, потому что обманщик все время шепчет: выпей, будет хорошо. – Не будет хорошо! – Курни, будет хорошо. – Не будет хорошо! Пробовал все до самого дна. Нету там ничего... пустота! Почему мы унываем, печалимся? Мы не задуманы унывающими, это не наше чувство. Уныние – это что такое? Результат греха. Грех – это поле смерти. Зачем мы туда идем, на поля смерти? Чего мы ждем оттуда? Там смерть, там уныние, там пустота, там ничего нет. Дорога спасения – трудная и длинная, потому что, как пишет Исаак Сирин, если бы каждый ныряльщик за жемчугом в каждый свой нырок доставал жемчужину, жемчуг бы обесценился. Поэтому того, что с трудом дается, – уже не отдашь. Не бывает ведь шесть правд. Правда одна. Попробуй, человек, попробуй. – Невкусно, я не буду. – Да ты попробуй сначала, а потом говори, вкусно или нет. – Выглядит отвратительно как-то... не буду. – Попробуй! Попроси у Бога. Не удачи, не здоровья. А попроси у него, чтобы дальше жить твоей душе: помоги, Господи, не знаю, как жить, не знаю, зачем я живу. Помоги, умоляю! – Только от всего сердца, и сразу увидишь, что будет. Отец выбежал навстречу сыну, расточившего все имение, и не для хорошего устроил пир, а для такого вот, как я, который замучился, который не может больше так жить. Он не дает сыну договорить, что, мол, отец я у тебя наемником буду – он даже не дал ему возможности сказать эту фразу, он хочет, чтоб сын был сыном, а не рабом. А раб Божий – это не раб Божий, это работник Богу. Это просто старое такое слово славянское, которое означает работник, который добровольно работает. Вот в чем дело-то. Рутина вот эта, постоянная суета, постоянное "надо", постоянно "к восьми утра". Вот у меня товарищ не пил, не курил, сидел в кресле на даче... 50 лет – хлоп, и умер. Вот она, смерть, она завтра. А может, и через час. И чего мы успели? Почему Господь сказал: Я меч принес на землю, а не мир (Мф. 10, 34)? Да потому, что Бог должен быть на первом месте в сердце. Не должен быть, а так получается, что Он самый-самый. Тогда все и кругом получится... Ну а эти все пути к Богу и прочее – это должен быть личный опыт, никому ничего не объяснишь, никого ни в чем не убедишь, это сто процентов. Воспитание все идет до четырехлетнего возраста, потом можно только что-то подправить; это факт, установленный учеными. Человек должен тебе позавидовать: смотри, ничего у него нет, а он все улыбается, все ему хорошо, всем он доволен. Вера – это радость, это всем быть довольным. И смирение – это быть всем довольным. Не подклоняться под любую палку, а всем быть довольным. И воевать надо, и защищать слабых, и убивать надо врага, когда он напал на родину твою. Священник шел впереди войска, с крестом, безоружный – с нами Бог! – и вел войска. Ложь, что люди кричали "за родину, за Сталина!" Все были люди крещеные, православные, верующие. У кого образок, у кого крест. Все с Богом шли в бой, а не за советскую власть. Почему? Потому что воевали тридцатилетние мужики, которые родились еще до этой ленинско-сталинской банды. Вот кто выиграл войну. Когда мы работали там, в этом кино, на Соловках, бывало всякое: падаешь с ног, нет сил. Хочется и выпить, и курнуть, и то, и се. Там с нами был отец Симеон, москвич... Я говорю: "Отец Симеон, ну что ж так долбит?" А он мне: "Петр, молитесь, молитесь, не можете – ну хоть "Господи, помилуй"". Я говорю: "сто процентов поможет?" Он: "сто процентов!" Вот и надо вдолбить себе одно – что Бог сто процентов поможет. Он не предаст, не изменит, Он всегда Тот же, Который был две тысячи лет назад и есть сейчас, это Тот же Христос, это все то же самое, все без изменений, и сто процентов будет помощь. Кажется, невозможно терпеть, все. Но потерпи еще десять минут – увидишь! Все нам всегда по силам дается. Бывает, проваливаешься, думаешь: "Господи, прости" – наливаешь, пьешь. Думаешь: ну, дурак! Но стоит пятнадцать минут переждать вот это самое страшное – смотришь: попустило. Потому что раз болезнь долгая, трудная, и лекарства горькие. Аппендицит резать надо, манипуляциями какими-то не вылечишь. Надо разрезать брюхо и отрезать кишку. Так и тут. Бывает больно очень, но что сделать. Тяжело, тяжело... Жизнь вообще не курорт. У меня есть один знакомый диакон. Я у него спрашивал: а вот тебе не хочется там... выпить, с девушкой... то-се.... А он говорит: "Я с десяти лет в Бога впился, как клещ, мне ничего, – говорит, – не страшно". Хорошо он сказал: впился, как клещ, в Бога. Вот как надо! Записала Екатерина Ткачева
Mishka: Путешествие Подари мне, Господь, путешествие Бесконечное, родом из детства, Где молочное море плещется, Где готово для странницы место. Там рассветы встречаю я ласково, Там закаты смешались с нежностью Моих снов, позабытых, неоновых, Что смеются радостно в вечности. Я лежу на песке там задумчиво Я в него зарываюсь, кутаюсь… «Успокой эту боль…» - я прошу его. Он заботливо внемлет и верит мне. Солнце руки согреет, морозами Опаленные, холодом раненные… А вода обезвредит отравленное Мое сердце – черное, нервное… Смерть близка, но ловлю я последнее Свое сказочное вдохновение, Светом звездным младенцу подаренное, Темнотою лет оскорбленное. Море-море, блестящее, гладкое! Мои слезы тебе посвящаю я. Мысли солью твоею пропитаны, Волны страсти в меня ударяются. Мысом стала я океаническим, И водой отшлифованы ужасы Моих слов, отраженных во времени, И моей горько-сладостной участи. Подари мне, Господь, путешествие По полям золотистым с колосьями, По лугам, полным шумных кузнечиков… Я отправлюсь, я наслажусь шествием – ПОДАРИ мне, ГОСПОДЬ, ПУТЕШЕСТВИЕ!.. М.
Mishka: Рыжий. Посмотрел на иконку. Кузюка - он слышал он нем. Ходил он в цветастой рубахе и говорил прибаутками и пел смешные песенки, и детишки любили его. Как-то даже он ездил на источники Феодосия, когда умирала бабушка. Она была очень верующей, а мать боялась, что кто-нибудь узнает об этом. Рано, когда еще было темно, она взяла Федю на руки, сонного, одела и поехала на соседской повозке деда Николюшки в пустыньку Феодосия… Федор был маленьким, но помнил, что даже птицы негромко пели в том лесу, а родничок тихо журчал под навесом. Мать поклонилась у иконы Марии и пошла дальше. Там стояла монахиня, с которой мать стала говорить о бабушке. «Помирает…» - только это слово помнил маленький Федя… Пока мать набирала воду, дед Николюша взял Федю за ручку и повел в лес… Там на протоптанной дорожке росло дерево у подножия горели свечки. Лежали там на земле плоские камни. «Смотри, Федор, здесь молился наш Божий человек…» Дед Николюша встал на колени и, перекрестившись, прижался лбом к холодному камню. Федя тоже, подражая соседскому деду, нагнулся и прижал к земле свою рыжую головку. В тот момент какая-то красивая птичка села ему на макушку и вспорхнула сразу же. Федя даже не понял ничего. А дед сказал: «Слава тебе Боже! Вот как тебя батюшка благословил-то, Федор…». «Ну поехали, дед Николай, - сказала мама, - мне на работу пора через час. Не доедем вовремя». Когда они шли мимо часовенки, дед Николюша снова сказал Феде «Помни, как старец тебя благословил, малец. Помни всегда…» Федька только улыбнулся и сверкнули его голубые глазенки. «Чего вы там, дед? Глупый еще мальчик, чего ему помнить то?» «Да, ничего, ничего, Анюта, да только если святые благословляют, то и младенцы могут понять… Ведь то душа душу благословляет…» М.
Mishka: Глоток лета Волосы, мокрые волосы, просоленные насквозь волосы путались и отражали солнце. Чайки всматривались в воду, их крики пронзали мое спокойствие, будоражили гладь моих грез. Я чертила камнями на камнях какие-то буквы, какие-то цифры. Нет…не секретные коды, может, стихи. Отдавала камням свои сокровенные мысли, слова, имена. Знала, что они все сохранят в тайне. Я задумалась, я размечталась. Так проходили мои дни в этом раю. Утро. Вид с моего балкона ласкал взор. На балконе пахло деревом, мокрым от дождя – легкого и летнего. Я пила свежезаваренную, черную, горячую влагу. Языком и зубами причмокивала от удовольствия. Неприлично громко хлюпала. Кофейный аромат будил меня. В комнате поскрипывали доски на полу. Люди просыпались, ходили, одевались, расчесывались. Чьи-то холодные пальцы пощекотали мое еще сонное ухо. Кто-то близкий поцеловал мою щеку. Собака, царапая коготками пол, играла в маленькую лошадку или в салки, она делала вид, что первый раз видит взъерошенного котенка. Она догоняла котенка и тыкалась мордой в его живот. Тот отчаянно отбивался, разыгрывая оскорбленное достоинство. Когда песик убегал, котенок снова заигрывал с ним, отправляя томные взгляды в его сторону и, не теряя "отвоеванного" достоинства, приглашал подурачиться. Песика я звала Пират, хотя, кажется, его звали иначе. А котенка - Малышкой, хотя и ее звали совсем не так. Просто я всем даю свои имена. Буду ли я сливки – да! Я люблю их. - Смотри, на небе кучерявая пена! - А солнце будет? - Будет – говорят мне уверенно. Я иду по песку – море призывно накатывает на берег. Здоровается, зовет, приглашает. Мое море. Привет, привет. Сейчас поцелуемся. Ооо.. водоукалывание! Как приятно оказываться в твоих объятиях после сна. Доброго дня, необъятное… Сладкие слезы... Умой меня. Я радостная. Твоя девочка, твоя гостья. Снова иду, долго-долго… В ушах поет старый знакомый. Я слышу игру гитары, я слышу удары тарелок, басы нарастают. Голос проникает в моих закрученные извилины и бежит по ним – смело и стремительно. Сотрясает серое вещество. Я не слышу слов говорящих со мной спутников. Только глупо им улыбаюсь. Надо мной уже хохочут. Как я их люблю! Как я люблю, когда им весело. Так же, как мне. Я тихо напеваю себе под нос и утопаю в песке ногами. Мы едем, за окном мелькают пальмы, эвкалипты сбрасывают свои кору. Нагие эвкалипты. Нравятся мне их обнаженные стволы. Рассматриваю каждый куст. Когда еще я вернусь именно сюда, увижу этот и только этот пейзаж? Ловлю жадно все картинки глазами. Озеро, большое, рыбаки, не двигаясь, сидят на берегу. Спиннинги подрагивают. Я вдыхаю запахи тропиков. Цветы - сладко-ядовитые. Какие же они прекрасные, хочется нарвать охапки. Хочется в них растворится... Но тогда они умрут. Возьму на память лишь по цветку с каждого куста. Розовый воткну за ухо. Буду девушкой с цветком. А белый спрячу. Засушу, сохраню его волшебный запах. Спрячу в ту книгу, которую должна буду открывать каждый день. И буду нюхать буквы слов, которые скажу шепотом Тому, кто подарил мне все это. Идем наверх, кругами. Мощенная камнями дорога. Кажется, ее выкладывали грешники. Чтобы другие, те, что думают о себе лучше, шли по ней. Кто-то голодный до крови до боли гладил эти камни и укреплял ими эту дорогу, чтобы сытые мы шли по ней, шумя и смеясь. А они плакали, готовя нам этот подарок… Я увидела раскидистые деревья и нищенку на лестнице. Все дают ей деньги. А может, ей нужны наши улыбки? Кто спрашивал ее, чем она живет? Кто спрашивал, что ей на самом деле нужно… Я прошла мимо молча, заглянув в ее пустые глаза и прикоснувшись к ее морщинистой руке. Я тоже вот… промолчала.. Что ей было нужно? Может, не деньги… Колокольня неслась ввысь. Красные полосы на желтом фоне. Греки разрисовывали эти стены. Монахи в зеленом сливались с листвой деревьев. Мы смотрели на старую камфару чувствовали, как от нее веет мудростью, она столько повидала на своем веку. А земля, покрытая листьями магнолии, очень напоминала корочку свежеиспеченного хлеба. Он был ароматным, вкусным и горячим, как наши сердца. Я не хотела уходить оттуда. Снова, как в детстве, я захотела повстречать Волшебника и попросить Его сделать меня маленькой…очень маленькой, может, как мышь. Чтобы остаться навсегда где-нибудь в трещинке под алтарем. Или, может, стать голубем, чтобы жить на колокольне. Мы уходили оттуда, и обеими руками цеплялись за святыни. Будто хотели забрать с собой хоть немного благодатной пыли. А потом Водопады блаженства напоили нас своей водой на прощание. Я снова ехала и слушала голоса своих любимых музыкантов, но душа, раздробившись на части, оставалась в каждом взгляде, брошенном мной напоследок на эти страницы чужой истории. А потом долго-долго пришлось идти по берегу моря и натыкаться на обожженные тела отдыхающих. Вечерело и больше всего хотелось попрощаться на ночь с морем, приютившим нас ненадолго, но на вечность отдавшем нам свою чистоту и прохладу, свое тепло, свои искры непорочности и совершенства. Луна простерла к нам свои ласковые руки. Мы прощались с ней, целуя спокойные волны. Нас крестила эта любовь до следующего лета. Может, так и будет. И мы будем там, чтобы напиться радостью и пополнить свои резервуары счастья на год вперед.
Mishka: Когда не будешь иметь ни на кого вражды, когда солнце не зайдет во гневе твоем, когда со всеми у тебя будут мир и любовь; тогда и молитва твоя благоприятна, и приношение твое благоугодно, и дом благословен, и сам ты блажен. А если не примиряешься с братом своим, то как же у Меня просишь прощения? Ефрем Сирин
Mishka: Смертны нации, культуры, произведения искусства. Но шутим мы, работаем, дружим с бессмертными, на бессмертных женимся, бессмертных мучаем и унижаем. (Льюис К.С., Бремя Славы, Сочинение)
Mishka: Любовь моя, цвет зеленый. Зеленого ветра всплески. Далекий парусник в море, далекий конь в перелеске. Ночами, по грудь в тумане, она у перил сидела - серебряный иней взгляда и зелень волос и тела. Любовь моя, цвет зеленый. Лишь месяц цыганский выйдет, весь мир с нее глаз не сводит - и только она не видит. (С)
Mishka: Дети Луны. Смеются листья, сухими слезами падают Красными, желтыми, счастливыми умирая… Река сера, мелка, бурность свою отдала Холодам… Тихо шелестя, опускаются, зарывают нас Ласки… мечты… нежность вбирает в себя Природы смерть… Моя или твоя, чья это серенада Осени звучит? Моя или твоя будущая вина в коре деревьев Застряла? Не будем отрывать, не будем… Обрывать Обрывать наши провода, нервы наши… Пожалеем. Мы милы и спокойны - дети Осени этой. В бархате кожи и шелке волос - аромат духов… Духа и тела война прошла бесследно: Кто-то улыбнулся в Небе, на нас глядя, Благословил наши детские сказки… Сказки на ночь… Колыбельную из капель-нот и звездный дождь Принесла тебе я в подоле своего платья Цвета бордо… Такой наш цвет, переливающийся в хрустале… Бокалы минорно звенят, но громко плачут От радости, обретения нежности в Свете этом, В Том откликнулись голоса двух раненных Прежде жестокими пальцами… раненных. Крови много было, много так … Вся она В вино превратилась… Держи меня крепче, держи… улетаю я… лечу, Парю, совсем легкой стала, легкость поглотит - Бойся… Потерять бойся… Как я боюсь без тебя Остаться в этом Огромном, Невозможно Великом Мире грез… Волны горечи и приторного счастья набегают На скалы-нервы, обглоданные, ободранные Солью поражений… Врасти в меня, так будем мы горой цветущей На нас сады распустятся по весне… душистые… Цветки отдадут свои соки Земле, нас приютившей Корнями врасти, я зацвету пышно, чтоб умереть Потом… Когда отдам тебе все, всю радость мою, весь смех Молекул моих, звенящих в сладкой темноте… Темноте, усыновленной Твоею Луной… - Нашим светилом…
Mishka: Hinüber wall ich, Und jede Pein Wird einst ein Stachel Der Wollust sein. Noch wenig Zeiten, So bin ich los, Und liege trunken Der Lieb im Scho?. (с)
Mishka: Nach dir, Maria, heben, Schon tausend Herzen sich. In diesem Schattenleben Verlangen sie nur dich. Sie hoffen zu genesen Mit ahndungsvoller Lust - Druckst du sie, heilges Wesen, An deine treue Brust. (с)
Mishka:
Mishka: все, я кончилась на сегодня. до новой встречи. оставляйте письма в почтовом ящике, а стихи - на мимопролетающем облаке все поцелуи Восточному ветру, а слезы летнему дождю смех же... пусть он озвучивает каждый ваш шаг. попрошу Солнце осветить ваш путь, если получится...
леопольдина: Mishka пасибки
Лю: Mishka
татьяна: Mishka , ты оправдала своё отсуствие плодотворным трудом МОЛОДЕЦ!!!!
Mishka: Павел Флоренский Тут, как и в других вопросах метафизики, исходной точкою послужит, конечно, то, что мы уже знаем о себе самих. Да, жизнь нашей собственной души дает опорную точку для суждения об этой границе соприкосновения двух миров, ибо и в нас самих жизнь в видимом чередуется с жизнью в невидимом, и тем самым бывают времена — пусть короткие, пусть чрезвычайно стянутые, иногда даже до атома времени, — когда оба мира соприкасаются, и нами созерцается самое это прикосновение. В нас самих покров зримого мгновениями разрывается, и сквозь его, еще сознаваемого, разрыва веет незримое, нездешнее дуновение: тот и другой мир растворяются друг в друге, и жизнь наша приходит в сплошное струение, вроде того, как когда подымается над жаром горячий воздух. Сон — вот первая и простейшая, т. е. в смысле нашей полной привычки к нему, ступень жизни в невидимом. Пусть эта ступень есть низшая, по крайней мере чаще всего бывает низшей; но и сон, даже в диком своем состоянии, невоспитанный сон, — восторгает душу в невидимое и дает даже самым нечутким из нас предощущение, что есть и иное, кроме того, что мы склонны считать единственно жизнью. И мы знаем: на пороге сна и бодрствования, при прохождении промежуточной между ними области, этой границы их соприкосновения, душа наша обступается сновидениями.
Mishka: Сон Йозефу К. приснился сон. Был отличный день, и ему захотелось погулять. Но он и двух шагов не прошел, как сразу же очутился на кладбище. По всей территории кладбища зигзагами разбегались дорожки, искусно проложенные, но несообразно извилистые. Однако, став на одну из них, К. уверенно и легко заскользил вперед, словно подхваченный стремительным течением. Уже издалека внимание его привлек свежий могильный холм, и он решил держать на него путь. Холм словно манил его к себе, и К. не терпелось поскорее до него добраться. Порой холм исчезал из виду, его заслоняли полощущие и хлопающие на ветру знамена. К. не различал, кто их нес, но ему чудилось впереди какое-то праздничное оживление. Взгляд его был по-прежнему устремлен вдаль, как вдруг он обнаружил тот самый холм совсем рядом, у дорожки, чуть ли не позади себя. Он поспешил прыгнуть в траву, но, едва нога его оттолкнулась от убегающей вперед дорожки, потерял равновесие и упал на колени у самого холма. За холмом стояли двое, держа в руках, могильную плиту. Увидев К., они воткнули камень в землю, и он стал намертво. Тут из-за кустов выступил третий – судя по всему, художник. На нем были только старые штаны, небрежно застегнутая рубаха, на голове бархатный берет, в руке он держал простой карандаш и уже на ходу чертил им в воздухе какие-то фигуры. Этим-то карандашом художник и принялся чертить на плите, начав с самого верху. Плита была высокая, не нужно было даже нагибаться, разве только наклониться вперед: мешала насыпь, а наступить на нее художник не решался. Так он и стоял на цыпочках, опираясь левой рукой о плиту. Каким-то образом он умудрялся простым карандашом вырезать на камне золотые буквы. Он вывел: «Здесь покоится ***» Каждая буква выделялась ясно и четко, сверкая золотом. Начертав эти два слова, художник оглянулся на К., но тот жадно следил за возникающей надписью; он и думать забыл о художнике и не спускал глаз с плиты. И в самом деле, художник опять принялся за работу, но она у него не ладилась, что-то ему мешало; опустив карандаш, он снова обернулся к К. Тут и К. наконец посмотрел на художника, увидел, что чем-то он очень смущен, но не понимал чем. Куда девалась его прежняя живость! Это, в свою очередь, смутило К. Так они и стояли, беспомощно глядя друг на друга. Казалось, между ними возникло досадное недоразумение, которое ни тот, ни другой не в силах разрешить. А тут еще некстати на кладбищенской часовне зазвонил небольшой колокол; художник замахал рукой, и он умолк. Но немного погодя снова зазвонил, правда, потише и не так призывно, а словно пробуя голос. Незадача художника так огорчила К., что он безутешно зарыдал и долго всхлипывал, закрыв лицо руками. Художник дал ему успокоиться и, не видя другого выхода, опять взялся за работу. При виде новой черточки, которую он нанес на плиту, К. просиял, но художник работал через силу; у него и шрифт не получался, а главное – не хватало золота. Неуверенно вывел он на камне слепую, но зато непомерно большую букву. Это было «И» – оставалось лишь его закончить. Но тут художник в бешенстве ткнул ногой в могильную насыпь, земля брызнула комьями во все стороны. И К. наконец понял; но приносить извинения было уже поздно; всеми десятью пальцами врылся он в землю, благо она легко поддавалась; кто-то, должно быть, заранее обо всем подумал; холм был насыпан лишь для виду; под тонким слоем земли зияла большая яма с отвесными стенками, и, повернутый на спину каким-то ласковым течением, К. послушно в нее погрузился. Когда же его поглотила непроглядная тьма и только голова еще тянулась вверх на судорожно поднятой шее, по камню уже стремительно бежало его имя, украшенное жирными росчерками. Восхищенный этим зрелищем, К. проснулся. (С)
Mishka:
Mishka: «Шесть степеней внутренней турбулентности» (с) Я стояла перед домом. Дом был шестиконечен. Шесть острых углов. Шесть башен со шпилями, шесть окон. А по центру этой фантастической конструкции возвышался колокол. Он был странно светло-золотистого цвета. Почему странно? Да потому что пейзажик был столь мрачен, сер, хмур. Что казалось, ты попал в свой худший кошмар. Стоять у холодного мраморного парапета больше не было сил. Ветер продирал до костей. Повсюду кружили вороны. И вот-вот могли начаться совершенно ожидаемые в такой атмосфере мрачные сюрпризы в виде нечисти с разверзшимися объятиями и зубастыми ртами. Я попала в сон. И раз я попала в сон и не могла проснуться… единственным разумным в тот момент мне показалось – открыть дверь дома-шестиконечника. Она со скрипом распахнулась. Внутри оказалось на удивление тихо. Коридор освещался керосиновыми лампами. Этот запах… Он тошнотворно ерзал в глотке и не давал вдыхать воздух, которого, признаться ,там почти не было. Все двери были одинаково бесцветны. Я заметила отсутствие колорита. Сплошной нейтрал. Повсюду. Даже свет ламп тускло мерцал посреди этого тихого бесцветия. Я оглянулась на неожиданно захлопнувшуюся дверь. Я оказалась в ловушке. И теперь… выбора не было – открыть их все… или мучительно выбирая, открыть то, за чем не известно еще что ждет. Я села на пол, обхватив себя за колени, и попробовала сконцентрироваться. Вспоминала все известные техники и методы по выходу из кризиса. Все они ломались об эту безысходную реальность. Открыть дверь – единственное что возможно. Какую – вот самое важное действие. Задачу было трудно решить. Может, потому что я одна тут. «Аааа… брось – человек всегда один на перепутье!» Эти слова сказала мне та, кто всегда знал ответы. Моя внутренняя Уверенность. Мое внутреннее Сомнение ухмыльнулось. «Тогда, раз я одна, мне и решать. И я решаю войти вслепую в первую попавшуюся дверь». Не мешкая, я поднялась и закрыла глаза. Как в детстве повернувшись вокруг своей оси, я нервно хихикнула и протянула руку вперед, растопырив пальцы. Шаг, шаг, шаг… Рука наткнулась на шершавую поверхность. Нащупав ручку, я вошла. Чирикали птицы. И стоял запах их перьев. Неприятный запах. Я увидела клетки. Много. Ими были уставлены все полки вдоль стен. Птицы были одинаково серые. Ни одного яркого пятна. Я смотрела, а тошнота подкатывала к горлу все более могучими волнами. Я попыталась выйти, но дверь была заперта. Страх-паралич сковал окаменевшие мышцы. Мне хотелось вырваться и бежать, а еще лучше проснуться. Тогда я стала щипать себя до боли. Ничего не помогало. Птицы стали громче волноваться в своих клетках. Я задрожала. И то ли моя дрожь передалась этой комнате, то ли… но все стало сотрясаться. Прутья в клетках звенели. Поднялся шум. Землетрясение? Я даже обрадовалась. Пусть уж лучше разрушиться все это безумие и я буду погребена под ним. Быть запертой тут… это ужасало куда больше. И тут вдруг я снова услышала: « Ты должна что-то сделать. Подумай!» Что можно сделать…что можно сделать... Птицы надрывались. Свободы! – кричали они. Я с надеждой подалась вперед к первой клетке и уже протянула руку к дверце. «Стой! Отпустить их – смерть». В этой маленькой камере сотни вырвавшихся на волю птиц... это была верная гибель. И в этот момент дверь в комнату оказалась открытой. Я выбежала в коридор. Я так стремительно вырвалась оттуда, что буквально с ту же секунду очутилась в противоположной комнате. Там было окно, занавешенное… как ни странно с обратной, внешней стороны. Я открыла его и хотела раздвинуть ткань. Но она не поддавалась. Я попыталась сорвать ее, повиснув на ней и прилагая усилия. Я прыгала все выше и цеплялась, дергая ее вниз. Ничего не получалось. Тогда я встала на подоконник и внимательно рассмотрела, как она крепится. Она вырастала из стены и врастала в стены. Еще одна задача… Вот ведь издевательство. Надо мной смелись: ставили задачи, игрались моими нервами. Кто-то очень злой, какой-то игрок, или шутник смотрел на все это и наслаждался. Я стала думать, думать, думать, пока не закружилась голова. Естественно, дверь была закрыта. Я и не сомневалась. Я ходила взад-вперед по этой комнате и потихоньку страх таял. Я начала злиться. Мне стало обидно, что надо мной так смеются. Гнев рос как снежный ком. И тут я вспомнила свои детские годы, вадарю, удар локтем. Почему именно это вдруг? Но на вопросы-ответы не было времени. И я моментально проделала то, что представила, идеально точно воспроизведя прием, с криком я выдохнула воздух. Локоть попал в стекло, и оно раскололось на части. Один из осколков воткнулся в пол. Я рассмеялась. Все тут происходит не просто так. Ну что же. Взяв этот стеклянный нож, я по диагонали полоснула эту чертову ткань. Оттуда пахнуло сыростью, свет мне не открылся. Хотя откуда бы взялся свет в этом кошмаре? Смиренно вздохнув, я разорвала занавеску. Это была третья комната. Там все-таки было какое-то освещение. Оно сочилось тоненькими струйками из углов этой сырой, с мерзко-скользкими стенами, комнаты. Пахло плесенью и разложением. Глаза потихоньку привыкли к темноте. Посередине комнаты стоял стол. А на нем какой-то ящик. Им оказался патефон. Старинная музыкальная коробка была не так холодна на ощупь, как ожидалось. «Ну, судя по всему, тут мне тоже надо что-то сделать, не так ли Господин шутник? Так-так…дайте подумать. Стол, патефон… Ах! Ну конечно, вы становитесь предсказуемы, задачи упрощаются.. Где пластинки?» Но я преждевременно радовалась. Это стало понятно сразу же, как обнаружилось, что никаких пластинок тут и в помине нет. Холод продрал насквозь. Так… патефон без пластинок, предыдущая комната с запертой дверью. Стоп…а где же дверь этой комнаты? Я стала исследовать пальцами стены от пола до верхних точек, куда могла дотянуться. И тут в руке очутился какой-то шнурок…или тонкая веревка. Я выковыривла ее из сырой, рыхлой стены и сантиметр за сантиметром двигалась куда-то. Должно быть, в нужную сторону – решила я. Когда я дважды обошла комнату, шнурок длиной метров в десять упал к моим ногам. Мне стало понятно, что так может продолжаться сколь угодно, и я уже совершенно без сил. Я взбила руками размотанную веревку и свернулась калачиком на полу, подсунув эту «подушку» под голову. Мне было просто необходимо полежать с закрытыми глазами. Но видимо отдыхать в кошмаре не предусмотрено. Да и все организовавший Некто за кадром тоже этого не планировал. Я слишком туго натянула веревку, раздался какой-то треск. Я не успела даже вскочить на ноги, как на меня обрушились сотни пластинок. Они резали руки и лицо, я только успела закрыть голову, как они зарыли меня в себе. Кое как я выбралась из под груды винила. Ну что же. Вот пластинки. Выбрать нужную, среди сотни. Я хохотала как безумная. Мне надо было переслушать все. Этого бы не выдержала даже самая крепкая психика. Я стала крушить все вокруг. Скоро почти все пластинки были растоптаны. На одной из них я поскользнулась и полетела спиной к стене - ручка двери воткнулась между лопаток. Я дернула ее и оказалась в коридоре. Оставалось еще три двери. Мне было вполне ясно, что пока из меня не выжмут все, эта игра не окончиться. И я вошла в четвертую комнату. Привыкшие к темноте и полумраку, мои глаза ослепила вспышка. Я закрыла лицо руками и долго сидела на корточках. Словно мельчайшие иголки кололи мои глазницы – изнутри и снаружи. Слезы катились градом, будто спасая глаза от слепоты. Через какое-то время я смогла оглянуться вокруг. На этот раз я очутилась в зеркальной комнате. Я глядела на пол, на стены, на потолок, отовсюду на меня смотрела моя бледная с дикими от пережитых ужасов глазами физиономия. Платье было разорвано и висело клочьями. Я кое-как связала в его в узелки. Чтобы прикрыть тело. (Очень удивившись своим же действиям. Как будто я была не одна… Кому было дело до моей наготы в этом одиноком кошмарном сне? Однако уверенность в том, что надо так поступить была твердой.) «Ну вот… теперь я почти одета, – подумала я. - Вот только почему голове так тяжело? » Я вдруг поняла, что каждый волосок на ней натянут, и каждый корень каждого волоска звенит от боли. В зеркале ничего не отражалось, кроме моей туго заплетенной косы. Я стала расплетать косу. Кажется, прошел час, а я все еще этим занималась. Я поймала себя на мысли, что весь смысл заключается в этой моей косе, в том, чтобы ее расплести. Она все время снова оказывалась заплетенной. Я присмотрелась ко всем отражениям и поняла одну поразительную вещь: в то время как в одном из зеркал я расплетала косу, во всех остальных я делала противоположное. Это было мое лицо, мои руки, никаких ужасов, никаких напряженных и волнительных мелодий, никаких фантомов, как в фильмах. Я. Обычная я. Только я доводила саму себя до безумия. Я стала играть со своими отражениями. Если я успевала посмотреть в зеркало с промежутком в две секунды, чтобы успеть разглядеть свои руки, было не понятно, расплетаю я волосы или заплетаю. Но я доходила до середины длины и сбивалась. У меня задрожали губы, и потом… я громко заплакала. Одно из отражений опустило руки. Так же поступили и другие. Дверь комнаты медленно открылась. Я вышла в коридор. Еще две двери... Пятая комната оказалась ванной. Или я слишком устала, или сработали мои инстинкты и привычки, или еще что-то, но я ощутила комфорт. Совершенно не задумываясь о том, что это кошмар, и я нахожусь на одном из этапов злой игры, я разделась и вошла в душевую кабину. Мне ТАК хотелось смыть с себя всю грязь и запекшуюся кровь. Моя кожа так нуждалась в ласке теплой воды. С каждой минутой мне было все лучше и легче. И я даже подумала, что, может быть, меня помиловали, и игра окончена. Никаких даже малейших сомнений не было в том, что я поступаю правильно. Но из душа все рано или поздно вылезают, не так ли? И тут началось. Я не смогла выйти. Вот она комната - блестящий кафель, махровое полотенце, халат. Все уютно и красиво манит к простым дальнейшим действиям. Ан нет… Я делала шаг и снова оказывалась в душевой кабине. Вода скоро начала раздражать меня и раздражала все больше и больше. Я пыталась справиться с краном, но он крутился вхолостую… конечно же. Вода так нервировала, что я уже начала делать какие-то отчаянные движения руками. Как будто пыталась стряхивать ее с себя. Я то садилась, то вставала и без конца смахивала руками воду. Мне начало казаться, что моя кожа стала водой, я уже не ощущала ни частички своего тела вне этой воды, оно стало этими струями, стекающими в черную дыру. Когда надежды на избавление не осталось, я уставилась в слив. Истерзанным рассудком я мечтала о том, чтобы наконец попасть в него и стечь в канализацию с этой проклятой водой. И через какое-то время этой вынужденной гипнотической медитации, я увидела, как сначала ступни, потом ноги и все другие части моего тела мягко и гибко входят в эту дыру… Очнулась я на полу в коридоре. Спрашивать как это произошло, уже не было смысла, да и ответов все равно никто не давал. Я вошла в шестую дверь. Впервые я увидела в комнате человека. Кто-то стоял ко мне спиной в моем платье – целехоньком. Я закрылась руками. Ведь на мне ничего не было. Мне бы надо было испугаться, ведь новый кошмар всегда бывал хуже предыдущего, однако, я была на редкость неразумна. И я крикнула с негодованием этой девице: «Эй! Сейчас же отдай платье! Слышишь, ты?!» Реакции не было. Тогда я шагнула к незнакомке и довольно грубо дернула ее за плечо. Она только потерла его, но не оглянулась. Надо обойти ее – сообразила я. Меня совершенно не насторожило то, что рук незнакомки не было видно. Где были руки? Перед ней. И что было в руках? Я попыталась заглянуть в ее лицо, но она крутилась одновременно со мной, и я все время смотрела ей в спину. И тут… случилось неожиданное. Она бросила мне какой-то трос или канат, причем сделала это, не огладываясь. Я схватилась за него и дернула. Она, наконец, развернулась. Уже ведь понятно… это была опять моя личность. Моя выкупанная, ухоженная личность с накрашенными ресницами и иронично приподнятыми бровями. Взгляд был холоден и равнодушен. Я изо всех сил вглядывалась в… саму себя. И мое возмущение стало расти. Эта самозванка стояла передо мной чистая и довольная собой. В то время как я - дрожащая от потрясений и холода, нагая, покалеченная, с ободранными нервами - вынуждена была исполнять чью-то злую волю. Я гневно прошипела: «Отдай платье, тварь!» Меня душила мысль, что не она, а именно я чувствую боль и стыд. Пусть она трижды мой двойник, но чувствую-то все это именно эта я, вот эта вот, на полу, в грязи, с канатом в руке. И когда моя горечь и обида, и безысходность поглотили меня полностью, другая я сделала шаг мне навстречу. Высунув нож из накладного кармана на юбке и протянув мне, сказала: «Сделай, что хочешь, только сначала обвяжи себя канатом вокруг пояса». Я не понимала, чего я хочу, не понимала, зачем обматываться, но сделала это. А потом стала разглядывать нож. Он был острым и тонким. Я не могла поверить, что концом этой истории должно стать самоубийство. И, признаться, у меня была надежда, что поскольку это последняя комната, все просто обязано скоро закончиться. Так почему же обязательно нужны жертвы? Прочитав мои мысли, другая я мягко прикоснулась к моей руке и притянула нож к себе острием. Показывая мне, что нужно делать, она…то есть я… почти не касаясь, водила им вдоль и поперек своего тела. Взгляд был очень настойчивым и упорным, меня сверлили мои же глаза. Я стала повторять эти движения. Платье, порезанное на лоскутки скоро упало к ногам моего двойника. Она… то есть я… не унималась, снова повторяя свои имитации, нож воздушно резал воздух, а потом… полоснул плоть. Другая я была очень сильной, ведь она продолжала улыбаться. Ей что НЕ БОЛЬНО?! Мои движения были все уверенней. Я кромсала ее, оставляя целым только лицо, потому что оно мне было дороже всего…почему-то… мои слезы ручьями стекали по щекам. Мне было так щемяще горько и больно. Я прятала мысленно свое имя в кусках изувеченного мной же тела. Мне было одиноко. Единственно живое существо мне надо было довести до смерти, убить, уничтожить. «Прошу тебя, останови все это… разве ТЫ ХОЧЕШЬ УМЕРЕТЬ?! ТЫ ЧТО ГОТОВА?! Прошу тебя… прошу тебя…» - но мои руки продолжали двигаться по диагонали и вертикали, оставляя кровавые следы… полосы, алые полосы…их было уже слишком много, чтобы ей… то есть мне остаться в живых. И тогда вдруг израненная, окровавленная другая я сделала шаг назад. Я продолжала преследовать. Она сделала еще шаг, а потом еще и еще… Я поражалась своей жестокости я шла за ней, и резала ее снова, терзаясь от боли, которую не я… испытывала. Мы почти приблизились к стене, канат натянулся. Мое лицо перестало улыбаться. Она…я... закрыла лицо руками, приготовившись к последнему, финальному движению моих смертельных рук. Но я не смогла дотянуться. Шаг оставался до логического завершения этого беспредельного исступления, однако меня крепко держал канат. Я рвалась все сильней и сильней, другая я сползла на пол. Наверное, кровопотеря была слишком велика, она… умерла бы и без последнего удара. Но мне надо было закончить игру. И я как ненормальная марионетка металась в разные стороны. Развязать канат можно было в любую минуту, но мне было слишком страшно от мысли, что если я привязанная способна на убийство, что я могу сотворить в этом невероятном безумном сне… будучи свободной? Хотя слово «свобода» вообще было абсурдным в этой мрачной реальности. Я устала дергаться и делать шаги на месте, нож давно выпал из руки. Я обессилено повисла на этой грубой нитке невидимого кукловода, и в это же мгновение…раздался удар колокола. Громкий, чистый, пронизывающий пространство. Я посмотрела вверх. Все это время мы… находились под огромным колоколом. Колокольней была последняя комната. Я стала производить эти очищающие звуки, и мрак стал рассеиваться. Все больше света окружало и наполняло меня. Он окутывал и согревал, делая меня здоровее и спокойнее. Через шесть ударов кошмар прекратился. Я проснулась в своей кровати, было утро. За окном расcветало и вовсю пели птицы. Я подошла к окну с легкой как у ребенка душой. Я понимала, что за что-то отборолась этой ночью. А вот за что, думать не хотелось… в любом случае… это объяснит жизнь.
Mishka:
Mishka: Он зашифровал послание, но она его прочитала. Она коряво объяснилась с ним – но он понял… Откуда это? Они еще не разучились читать знаки в воздухе. Хотя уже стали другими, далекими, чужими. Они словно разбитые стекла, которые могут порезать и поранить, но все еще отражают друг друга.
Mishka: это о снах... о них еще много можно вспомнить...но они безрадостны. почти всегда человек так устроен - все что есть плохого он вдавливает в себя поглубже...и именно поэтому все это взывает к нам в виде кошмаров, во сне, когда мы не можем больше приказывать. когда мы становимся беззащитными. чем глубже вдавишь в себя, чем сильнее спрячешь, тем сильнее потом оно, словно разъяренная кошка царапнет в ответ. когда не будешь ждать... когда забудешь. ---- я не забыла о весне . с первым днем!
Котенок Гав: каждой зверюшке - по домику!!!
Mishka: Вчера я видел тебя во сне. Подробностей почти не помню, помню только, что мы все время переходили друг в друга, я был тобой, ты – мной. Под конец ты каким-то образом загорелась, я вспомнил, что огонь гасят тканью, схватил старый пиджак и принялся сбивать с тебя пламя. Но тут опять начались превращения, и вышло так, что тебя уже не было, а горел я сам и сам же пиджаком сбивал с себя огонь. Но это не помогало, а только подтвердило давнее мое опасение, что таким способом с огнем не поборешься. Меж тем приехали пожарные и все ж таки спасли тебя. Но ты была не другая, не как раньше, призрачная, нарисованная мелом во тьме и безжизненная, а может быть, просто без чувств от радости, что спасена, упала мне в объятия. Но и тут действовала неопределенность переменчивости, может быть, это я упал в чьи-то объятия. (С)
Mishka: Что, если бы мы могли жить вечно? Тысяча лет, три истории. "Фонтан" — фильм о любви, смерти, духовности, и хрупкости нашего существования в этом мире. The Fountain, Последний человек / The Last Man (название оригинального сценария) Производство: США Жанр: драма, мелодрама, фантастика Тип: полнометражный фильм, 96 мин. Режиссёр: Даррен Аронофски В ролях: Рэйчел Уайз, Хью Джекмен и другие
Mishka: Плач цыганки. Без тебя в этом мире не слышен мне звон колокольный - Без тебя мир глух. Я с ветром в обнимку хочу лететь вслед за тобой, За конем твоим - Он уносит тебя прочь от меня с каждым вздохом твоим Отбирая дыхание веры мое… Обирает меня жизнь, истрепались до дыр одежды мои - Я нищенкой стала. Кто-то ищет надежду в улыбке моей, всегда веселой, не ведая правды, не зная: В ней - лишь память о тебе. Кто так могуч, что повелевает водами и стихиями света, жизнь превращая в прах? Кто так силен? Это Бог. Он устал от лжи моей, от притворства перед народом моим - Вольным. Я танцую, но ноги мои, словно чужие, топчут траву и листья, Я танцую…. Умирая ночами, я песни пою, я пронзать хочу время и выси, чтобы ты трясся от страсти Во сне! Я дарю песням сны беспокойные и счастье несбыточное свое и полноту любви Века моего. Ты тот, кому эти песни нужнее, но ты их не слышишь, не хочешь услышать Ты чист и далек… И слова, и источники все иссякнут, а огонь любви сожжет до тла мою молодость.. Пусть так и будет! Я хотела коня твоего напоить слезами своими, чтобы горько стало ему и жалко Цыганку шальную. Ведь ты не жалеешь, не хочешь любить мои черные косы с цветами душистыми, Вплетенными в них… Я бы ими привязала тебя к кибитке моей! Но тогда… ты невольником был бы моим, И я бы любить не могла Твоих глаз глубину и бровей гордых линий, уст трепещущих, нежных рук на бедрах моих, что твоими стали однажды.....
Mishka: Kevin Moore Also known as----- Chroma Key Born -----May 26, 1967 (age 40) Origin Long Island, New York, U.S. Genre(s) -----Electronica, Ambient, Psychedelic, Progressive metal, Industrial metal Instrument(s)----- Voice and keyboards Years active 1985 - present Associated acts----- O.S.I., Chroma Key, Dream Theater, Fates Warning On the page Tell me something stupid Auction off my diary Life is getting esoteric Let me in your movie Each time I walk out the door Someone mixes metaphors Life is so much cleaner on the page It's like the morning when I'm dreaming And everything is so pristine It's just a seven hour movie And I'm in every scene Let me in my tv. Get this tape to tori Got to have a subplot When I sell them my life story Maybe I should write it first And do the living later 'Cause life is so much cleaner on the page It's like the time I lost my body And then I saw it on tv. Somehow it shed a whole dimension But it still looked like me (Hey! that looks like me!) Each time I write lines for it Someone improvises it Life is so much cleaner on the page Life is so much cleaner on the page
Mishka: LIVE The dolphin's cry click here The way you`re bathed in light Reminds me of that night God laid me down into your rose garden of trust And I was swept away With nothin` left to say Some helpless fool Yeah, I was lost in a swoon of peace You`re all I need to find So when the time is right Come to me sweetly, come to me Come to me… Love will lead us, alright Love will lead us, she will lead us Can you hear the dolphin`s cry? See the road rise up to meet us It`s in the air we breathe tonight Love will lead us, she will lead us Oh yeah, we meet again It`s like we never left Time in between was just a dream Did we leave this place? This crazy fog surrounds me You wrap your legs around me All I can do to try and breathe Let me breathe so that I So we can go together! Love will lead us, alright Love will lead us, she will lead us Can you hear the dolphin`s cry? See the road rise up to meet us It`s in the air we breathe tonight Love will lead us, she will lead us Life is like a shooting star It don`t matter who you are If you only run for cover, it`s just a waste of time We are lost `til we are found This phoenix rises up from the ground And all these wars are over
Mishka:
Mishka: немного красоты на ночь приятных снов всем.
Mishka:
Mishka: Чувства Проваливаюсь... в глубину... проваливаюсь Из песен и снов, наших слов, нежных слов... Поцелуями устилаю полосу невезения старого - В полосу невесомого счастья ты превратил мою боль. Ночь и сон, дни без сна, мы смеемся, кружимся... Снегопадом придет зима, закутает, обнимет нас белыми варежками, будет тепло так, тепло... Горячо и терпко - от чая и вина, меда со слезами... Табаком и перцем наполнены трубки - курим, курим... Пускаем кольца, кольца радужные с каплями росы Смешанные... на рассветах наших с тобой, только Наших... тихо-тихо... шепчем, мы не вспугнем, мы знаем... Звезды с нами, они наши... надолго - на вечность, А Солнце ждет, оно готовит сюрпризы в шелку, Шелку облака из розовой сахарной пудры На торте, сладком с ванилью - Чувства - Звезды...
Barshbe: Mishka пишет: немного красоты на ночь много красоты выглядит по-другому:
балцаджы цалх: Barshbe - К этой девушке в кимоно подходит имя МИСИКО или МИСИКИ.
Barshbe:
Mishka: ой.... мне нравится с лялькой хыыыыыыыы
Mishka: спасибо, дружище, было весело и мило
Mishka: ныхасовцы, если вам нравятся фильмы Кустурицы, то должно быть, вы особо относитесь к позитивнй музыке, которая бывает в качестве саундтреков к этим его поэтичным, драматичным и в то же время веселым картинам. Музыку пишет Goran Bregovich У меня сегодня день особенный, встретила родного человека, пообщались. И вот так лирично и весело стало... Вот вам на здоровье одна из моих любимых песен: click here называется Cicho serce moje в исполнении Goran Bregovic & Krzysztof Krawczyk слушайте и пусть вам будет приятно:********
Barshbe: Мишка. ты не поверишь, но музыка Бреговича и его "Свадебного и похоронного оркестра" в моем доме звучит постоянно (по настроению). Не скажу, что все его диски смог собрать, я не такой фанат, но кое-что есть в наличии... Особенно из саундтреков к фильмам Кустурицы. Еще одно общее между нами. Плюс.
Mishka: С женским днем, девочки
Mishka: ГЛОРИЯ Снег оседает волнисто. С дерева виснет Олайя. Инистый ветер чернеет, уголь лица овевая. Полночь в упругих отливах. Шею Олайя склонила. Наземь чернильницы зданий льют равнодушно чернила. Черной толпой манекены заполонили навеки белое поле и ноют болью немого калеки. Снежные хлопья редеют. Снежно белеет Олайя. Конницей стелется никель, пику за пикой вонзая. Светится чаша Грааля на небесах обожженных, над соловьями в дубравах и голосами в затонах. Стеклами брызнули краски. Белая в белом Олайя. Ангелы реют над нею и повторяют: - Святая... Ф.Г. Лорка
Mishka: Бэрни Джонс, Благовещение
Mishka: ГУСТАВО АДОЛЬФО БЕККЕР ЧЕРНЫ МОИ КУДРИ, КАК ЗНОЙНАЯ НОЧЬ Черны мои кудри, как знойная ночь. Горячего юга я страстная дочь. Живу я минутой, бегу огорчений, Я жажду блаженства, я жду насладжений! Меня ли ты ищешь, ответь мне, поэт? Тебя ли? О нет! Я севера дочь, с золотистой косой, С холодным лицом и спокойной душой. Чужды мне и страсти, и ревность, и злоба, Но если люблю, так люблю уж до гроба. Меня ли ты ищешь, ответь мне, поэт? Тебя ли? О нет! Я -- сон, я -- дитя своенравной мечты, Я -- греза, что создал фантазией ты. Измучится тот и всю жизнь прострадает, Кто ищет меня и напрасно желает. Меня ли ты ищешь, душой полюбя? Тебя, да, тебя!
Mishka: ЛОПЕ ДЕ ВЕГА О, ЖЕНЩИНА, УСЛАДА ИЗ УСЛАД О, женщина, услада из услад и злейшее из порождений ада. Мужчине ты и радость и награда, ты боль его и смертоносный яд. Ты добродетели цветущий сад и аспид, выползающий из сада. За доброту тебя прославить надо, за дьявольскую ложь - отправить в ад. Ты кровью нас и молоком взрастила, но есть ли в мире своенравней сила? Ты шелест крыл и злобных гарпий прыть. Тобою нежим мы сердца и раним, Тебя бы я сравнил с кровопусканьем, оно целит, но может и убить.
Mishka:
Mishka: ХУАН РАМОН ХИМЕНЕС БРОДЯТ ДУШИ ЦВЕТОВ Бродят души цветов под вечерним дождем. О ростки желтоцвета по кровельным скатам, вы опять отогрели заброшенный дом нездоровым и стойким своим ароматом! Он как голос, который заплакать готов, или сказка лесная, с лачугой в низине, где невеселы краски, и много цветов, и большие глаза нелюдимы и сини... Привкус горя навек с этим запахом слит и возник в незапамятно-давние годы... Крыша пахнет цветами, а сердце болит, словно эти цветы – его желтые всходы.
Mishka:
Mishka: ГУСТАВО АДОЛЬФО БЕККЕР К ЧЕМУ ГОВОРИТЬ МНЕ! К чему говорить мне, я знаю - она Пуста, переменчива и своенравна. И, если вода не родится в скале, То чувства в душе её чёрствой - подавно. Я знаю, в ней сердце - гнездовье змеи, Я знаю, в ней каждая жилка бесстрастна. Она - неожившая статуя, но Она так прекрасна. Она так прекрасна!
Mishka: будущая сердцеедка
Mishka: ЭТО ЭКСТАЗ УТОМЛЁННОСТИ Это - экстаз утомленности, Это - истома влюбленности, Это - дрожанье лесов, Ветра под ласкою млеющих, Это - меж веток сереющих Маленький хор голосов. Свежие, нежные трепеты! Шепоты, щебеты, лепеты! Кажется: травы в тиши Ропщут со стоном томительным, Или в потоке стремительном Глухо стучат голыши. Чьи же сердца утомленные Вылились в жалобы сонные? Это ведь наши с тобой? Это ведь мы с тобой, милая, Тихие речи, унылые Шепчем в равнине ночной? Поль Верлен
Mishka:
Mishka: дитифки
Manu_nya:
Mishka:
Barshbe: Mishka не стыдно? Почему на последней картинке ко всем ... ммм... спиной повернулась?
Mishka:
Mishka: ДЕВУШКА ПЕЛА В ЦЕРКОВНОМ ХОРЕ Девушка пела в церковном хоре О всех усталых в чужом краю, О всех кораблях, ушедших в море, О всех, забывших радость свою. Так пел ее голос, летящий в купол, И луч сиял на белом плече, И каждый из мрака смотрел и слушал, Как белое платье пело в луче. И всем казалось, что радость будет, Что в тихой заводи все корабли, Что на чужбине усталые люди Светлую жизнь себе обрели. И голос был сладок, и луч был тонок, И только высоко, у царских врат, Причастный тайнам,- плакал ребенок О том, что никто не придет назад. Александр Блок
Mishka: ЛЕСТНИЦА ЛЮБВИ Только бы встречаться. Только бы глядеть. Молча сердцем петь. Вздрогнуть и признаться. Вдруг поцеловаться. Ближе быть, обняться. Сном одним гореть Двум в одно смешаться. Без конца сливаться. И не расставаться, - Вместе умереть. Константин Бальмонт
Mishka: Я тебе ничего не скажу, И тебя не встревожу ничуть, И о том, что я молча твержу, Не решусь ни за что намекнуть. Целый день спят ночные цветы, Но лишь солнце за рощу зайдет, Раскрываются тихо листы, И я слышу, как сердце цветет. И в больную, усталую грудь Веет влагой ночной... я дрожу, Я тебя не встревожу ничуть, Я тебе ничего не скажу. Афанасий Фет
Mishka: БАЛЛАДА МОРСКОЙ ВОДЫ Море смеется у края лагуны. Пенные зубы, лазурные губы... - Девушка с бронзовой грудью, что ты глядишь с тоскою? - Торгую водой, сеньор мой, водой морскою. - Юноша с темной кровью, что в ней шумит не смолкая? - Это вода, сеньор мой, вода морская. - Мать, отчего твои слезы льются соленой рекою? - Плачу водой, сеньор мой, водой морскою. - Сердце, скажи мне, сердце, - откуда горечь такая? - Слишком горька, сеньор мой, вода морская... А море смеется у края лагуны. Пенные зубы, лазурные губы. Ф.Г. Лорка
Mishka: ДЕРЕВО ПЕСЕН Все дрожит еще голос, одинокая ветка, от минувшего горя и вчерашнего ветра. Ночью девушка в поле тосковала и пела - и ловила ту ветку, но поймать не успела. Ах, луна на ущербе! А поймать не успела. Сотни серых соцветий оплели ее тело. И сама она стала, как певучая ветка, дрожью давнего горя и вчерашнего ветра. Лорка
Mishka: ПЛЕННИЦА Сгибаются тонкие ветки под ногами девочки жизни. Сгибаются тонкие ветки. В руках ее белых зеркало света, на лбу ее нежном сияние утра. Сгибаются тонкие ветки. В сумерках черных она заблудилась и плачет росою, пленница ночи. Сгибаются тонкие ветки. он же
Mishka: БЕЛОЙ НОЧЬЮ (АХ, ДВЕРЬ НЕ ЗАПИРАЛА Я) Ах, дверь не запирала я, Не зажигала свеч, Не знаешь, как, усталая, Я не решалась лечь. Смотреть, как гаснут полосы В закатном мраке хвой, Пьянея звуком голоса, Похожего на твой. И знать, что все потеряно, Что жизнь - проклятый ад! О, я была уверена, Что ты придешь назад. А.Ахматова
Mishka: СМЯТЕНИЕ (БЫЛО ДУШНО) Было душно от жгучего света, А взгляды его - как лучи. Я только вздрогнула: этот Может меня приручить. Наклонился - он что-то скажет… От лица отхлынула кровь. Пусть камнем надгробным ляжет На жизни моей любовь. Не любишь, не хочешь смотреть? О, как ты красив, проклятый! И я не могу взлететь, А с детства была крылатой. Мне очи застит туман, Сливаются вещи и лица, И только красный тюльпан, Тюльпан у тебя в петлице. А.Ахматова
Mishka: КЛОНИТСЯ, КЛОНИТСЯ ЛОБ ТЯЖЁЛЫЙ Клонится , клонится лоб тяжелый , Колосом клонится , ждет жнеца. Друг! Равнодушье - дурная школа! Ожесточает оно сердца. Жнец - милосерден: сожнет и свяжет, Поле опять прорастет травой... А равнодушного - Бог накажет! Страшно ступать по душе живой. Друг! Неизжитая нежность - душит. Хоть на алтын полюби - приму! Друг равнодушный! Так страшно слушать Черную полночь в пустом дому! Марина Цветаева
Mishka: О ПУТЯХ ТВОИХ ПЫТАТЬ НЕ БУДУ О путях твоих пытать не буду, Милая! - ведь все сбылось. Я был бос, а ты меня обула Ливнями волос - И - слез. Не спрошу тебя, какой ценою Эти куплены масла. Я был наг, а ты меня волною Тела - как стеною Обнесла. Наготу твою перстами трону Тише вод и ниже трав... Я был прям, а ты меня наклону Нежности наставила, припав. В волосах своих мне яму вырой, Спеленай меня без льна. - Мироносица! К чему мне миро? Ты меня омыла Как волна. М.Цветаева
Mishka: СПАСИБО В наш трудный, но все-таки праведный век, Отмеченный потом и кровью, Не хлебом единым ты жив, человек, - Ты жив, человек, и любовью. Не злись, что пришла – оттеснила дела, Не злись, что пришла – не спросила, - Скажи ей спасибо за то, что пришла, - Скажи ей за это спасибо!.. Когда удается одерживать верх Тебе над бедою любою, - Не волей единой ты жив, человек, - Ты жив, человек, и любовью. Не хнычь, что была, мол, строптива и зла, Не хнычь, что была, мол, спесива, - Скажи ей спасибо за то, что была, - Скажи ей за это спасибо!.. Леонид Филатов
Mishka: ЛЮБОВЬ - ОДНА Единый раз вскипает пеной И рассыпается волна. Не может сердце жить изменой, Измены нет: любовь - одна. Мы негодуем иль играем, Иль лжем - но в сердце тишина. Мы никогда не изменяем: Душа одна - любовь одна. Однообразно и пустынно, Однообразием сильна, Проходит жизнь... И в жизни длинной Любовь одна, всегда одна. Лишь в неизменном - бесконечность, Лишь в постоянном - глубина. И дальше путь, и ближе вечность, И всё ясней: любовь одна. Любви мы платим нашей кровью, Но верная душа - верна, И любим мы одной любовью... Любовь одна, как смерть одна. 1896 З. Гиппиус
Mishka: Душа и Чаша. Песком минут, давленьем пут свернулось время, словно жгут. Оно для твари – для Творца есть вечность Славы без конца… В моленье мука изойдет, огнем Священным лишь живет душа – мишенью ведь была она для стрел бесчисленных врага. Но восстает, как в первый раз, от сна и видит без прикрас: Сомкнул уста закатный час, теплом горит иконостас, и дивно кротких неземных, блаженных черт Любовь манит… Проникший вглубь печальный взгляд снимает траурный наряд, как шелуху, с усталых плеч. И облекает пламя свеч в одежду новую ее. Потери, боль – теперь ничто: Лишь горстка пепла и земли. - Как долго ноги к Чаше шли!..
Mishka:
Mishka: Вне и внутри... Хочу внутри целый мир удержать. Жизнь задержать. Не плескать через край свои волны, не обнажать свои войны. Быть гладкой, быть ровной, быть скромной… Что же за мир жестокий?! Цепкий, срамной, одинокий?... Нет. Не слез, не слов Стыжусь я. Не смеха и злости Боюсь я. Страшен мне шум моих мыслей, ужасно падение с высей… Все обман, все ложь - мирское – не святое, не простое! - Слушай! – Это вьюга воет… Это сердце мое ноет.
Mishka:
Mishka: Благая весть Блаженным светом келия озарена Сбылось предвозвещенное пророком – Ты от рожденья святостью полна, Не тронута ты никаким пороком. Прими же, Дева, благостную весть: «Благословенна ты между женами, С тобой Господь!» И суетливо гресть Не будешь меж житейскими волнами… От Вести неземной смутилась Дева: «Не знаю мужа, как возможется сие?!» Безмолвие ее дышало, слово зрело, А Ангел будто продлевал мгновение. «Дух Святый найдет на тебя и осенит, и потому Рождаемое будет свято!» И дрогнули от откровения огни, И воссиял Пречистой лик, как злато. И в ней в тот миг прощенная земля сияла, Что с Небом примирялась посему… Сказала тихо: «Се раба Господня, Да будет мне по слову Твоему!» Ее душа над твердью воспарила, К Престолу Божию на крыльях мысль неслась, И благодатной песней райской Над обновленною землей лилась…
Assa: Мishka, спасибо за красоту и хрупкость твоих мыслей. . За то, что умеешь любить людей . Это тебе:
Assa: И это тебе: Надежда Подай мне, надежда руку, пойдем за незримый гребень туда, где сияют звезды в душе у меня как в небе. Закрой мне другой рукою глаза и потусторонней тропинкой веди слепого от снега твоей ладони. Зато мы такие дали увидим при свете грусти под полной луною сердца любви голубое устье. Меня схорони во мне же от жара мирской пустыни и путь протори в глубины где недра, как небо, сини.
Mishka: СПАСИБО, Асса ! С Праздником сегодняшним всех, с Лазаревой субботой. ) в этот день Христос воскресил четырехдневного мертвеца. Это чудо стало прообразом Воскресения Христова. Уже через неделю Сам Христос был предан и распят. Впоследствии, на Кипре, Лазарь был посвящен апостолами Христовыми в сан Епископа.
Mishka:
Ос-Багатар: Mishka фыссы : С Праздником сегодняшним всех, с Лазаревой субботой. ) А то ты не знаешь, как тут эти все праздники отмечают..
Mishka: и дратуте вот я и дома
Mishka: *** Над пустотой вошедшая звезда… В пустыне влаги недостаток… Мозоли странствий, жар песка, Мираж пленит, обман так сладок… *** Ты ранил утешеньем желчным, Ты отрезвил, воспламенив И холод льда соделав вечным, Убил ее, не погубив. *** Какой причине вдохновенья Отпущен бесконечный срок? Лишенной яркого свеченья Душе оставлен лишь порок. *** Как слово-камень топит сердце На дне густых соленых рек, Ты равнодушно служишь смерти, Ты предан ей смыканьем век.
Mishka:
Mishka:
Mishka:
балцаджы цалх: Mishka - Зная твое дарование к стихосложению, глупо спрашивать, но все же - кто сочинил эти прекрасные строки? ( Я неизменный поклонник твоего творчества. )
Mishka: может и не прекрасные.. вырвалось однажды я тут недавно наконец полюбила Броцкого а знаешь как долго сопротивлялась но талант есть талант...и это рано или поздно покоряет. Прощальная ода. 1 Ночь встает на колени перед лесной стеною. Ищет ключи слепые в связке своей несметной. Птицы твои родные громко кричат надо мною. Карр! Чивичи-ли, карр! -- словно напев посмертный. Ветер пинает ствол, в темный сапог обутый. Но, навстречу склонясь, бьется сосна кривая. Снег, белей покрывал, которыми стан твой кутал, рушится вниз, меня здесь одного скрывая. 2 Туча растет вверху. Роща, на зависть рыбе, вдруг ныряет в нее. Ибо растет отвага. Бог глядит из небес, словно изба на отшибе: будто к нему пройти можно по дну оврага. Вот я весь пред тобой, словно пенек из снега, горло вытянув вверх -- вран, но белес, как аист, -- белым паром дыша, руку подняв для смеха, имя твое кричу, к хору птиц прибиваюсь. 3 Где ты! Вернись! Ответь! Где ты. Тебя не видно. Все сливается в снег и в белизну святую. Словно ангел -- крылом -- ты и безумье -- слито, будто в пальцах своих легкий снежок пестую. Нет! Все тает -- тебя здесь не бывало вовсе. Просто всего лишь снег, мною не сбитый плотно. Просто здесь образ твой входит к безумью в гости. И отбегает вспять -- память всегда бесплотна. 4 Где ты! Вернись! Ответь! Боже, зачем скрываешь? Боже, зачем молчишь? Грешен -- молить не смею. Боже, снегом зачем след ее застилаешь. Где она -- здесь, в лесу? Иль за спиной моею? Не обернуться, нет! Звать ее бесполезно. Ночь вокруг, и пурга гасит огни ночлега. Путь, проделанный ею -- он за спиной, как бездна: взгляд, нырнувший в нее, не доплывет до брега. 5 Где ж она, Бог, ответь! Что ей уста закрыло? Чей поцелуй? И чьи руки ей слух застлали? Где этот дом земной -- погреб, овраг, могила? Иль это я молчу? Птицы мой крик украли? Нет, неправда -- летит с зимних небес убранство. Больше, чем смертный путь -- путь между ней и мною. Милых птиц растолкав, так взвился над страною, что меж сердцем моим и криком моим -- пространство. 6 Стало быть, в чащу, в лес. В сумрачный лес средины жизни -- в зимнюю ночь, дантову шагу вторя. Только я плоть ищу. А в остальном -- едины. Плоть, пославшую мне, словно вожатых, горе. Лес надо мной ревет, лес надо мной кружится, корни в Аду пустив, ветви пустив на вырост. Так что вниз по стволам можно и в Ад спуститься, но никого там нет -- и никого не вывесть! 7 Ибо она -- жива! Но ни свистком, ни эхом не отзовется мне в этом упорстве твердом, что припадает сном к милым безгрешным векам, и молчанье растет в сердце, на зависть мертвым. Только двуглавый лес -- под неподвижным взглядом осью избрав меня, ствол мне в объятья втиснув, землю нашей любви перемежая с Адом, кружится в пустоте, будто паук, повиснув. 8 Так что стоя в снегу, мерзлый ствол обнимая, слыша то тут, то там разве что крик вороны, будто вижу, как ты -- словно от сна немая -- жаждешь сном отделить корни сии от кроны. Сон! Не молчанье -- сон! Страшной подобный стали, смерти моей под стать -- к черной подснежной славе -- режет лес по оси, чтоб из мертвых восстали грезы ее любви -- выше, сильней, чем в яви! 9 Боже зимних небес, Отче звезды над полем, Отче лесных дорог, снежных холмов владыка, Боже, услышь мольбу: дай мне взлететь над горем выше моей любви, выше стенанья, крика. Дай ее разбудить! Нет, уж не речью страстной! Нет, не правдой святой, с правдою чувств совместной! Дай ее разбудить песней такой же ясной, как небеса твои, -- ясной, как свод небесный! 10 Отче зимних равнин, мне -- за подвиг мой грешный -- сумрачный голос мой сделавший глуше, Боже, Отче, дай мне поднять очи от тьмы кромешной! Боже, услышь меня, давший мне душу Боже! Дай ее разбудить, светом прильнуть к завесам всех семи покрывал, светом сквозь них пробиться! Дай над безумьем взмыть, дай мне взлететь над лесом, песню свою пропеть и в темноту спуститься. 11 В разных земных устах дай же звучать ей долго. То как любовный плач, то как напев житейский. Дай мне от духа, Бог, чтобы она не смолкла прежде, чем в слух любви хлынет поток летейский. Дай мне пройти твой мир подле прекрасной жизни, пусть не моей -- чужой. Дай вослед посмотреть им. Дай мне на землю пасть в милой моей отчизне, лжи и любви воздав общим числом -- бессмертьем! 12 Этой силы прошу в небе твоем пресветлом. Небу нету конца. Но и любви конца нет. Пусть все то, что тогда было таким несметным: ложь ее и любовь -- пусть все бессмертным станет! Ибо ее душа -- только мой крик утихнет -- тело оставит вмиг -- песня звучит все глуше. Пусть же за смертью плоть душу свою настигнет: я обессмерчу плоть -- ты обессмертил душу! 13 Пусть же, жизнь обогнав, с нежностью песня тронет смертный ее порог -- с лаской, но столь же мнимо, и как ласточка лист, сорванный лист обгонит и помчится во тьму, ветром ночным гонима. Нет, листва, не проси даже у птиц предательств! Песня, как ни звонка, глуше, чем крик от горя. Пусть она, как река, этот "листок" подхватит и понесет с собой, дальше от смерти, в море. 14 Что ж мы смертью зовем. То, чему нет возврата! Это бессилье душ -- нужен ли лучший признак! Целой жизни во тьму бегство, уход, утрата... Нет, еще нет могил! Но уж бушует призрак! Что уж дальше! Смерть! Лучшим смертям на зависть! Всем сиротствам урок: горе одно, без отчеств. Больше смерти: в руке вместо запястья -- запись. Памятник нам двоим, жизни ушедшей -- почесть! 15 Отче, прости сей стон. Это все рана. Боль же не заглушить ничем. Дух не властен над нею. Боже, чем больше мир, тем и страданье больше, дольше -- изгнанье, вдох -- глубже! о нет -- больнее! Жизнь, словно крик ворон, бьющий крылом окрестность, поиск скрывшихся мест в милых сердцах с успехом. Жизнь -- возвращенье слов, для повторенья местность и на горчайший зов -- все же ответ: хоть эхом. 16 Где же искать твои слезы, уста, объятья? В дом безвестный внесла? В черной земле зарыла? Как велик этот край? Или не больше платья? Платьица твоего? Может быть, им прикрыла? Где они все? Где я? -- Здесь я, в снегу, как стебель горло кверху тяну. Слезы глаза мне застят. Где они все? В земле? В море? В огне? Не в небе ль? Корнем в сумрак стучу. Здесь я, в снегу, как заступ. 17 Боже зимних небес, Отче звезды горящей, словно ее костер в черном ночном просторе! В сердце бедном моем, словно рассвет на чащу, горе кричит на страсть, ужас кричит на горе. Не оставляй меня! Ибо земля -- все шире... Правды своей не прячь! Кто я? -- пришел -- исчезну. Не оставляй меня! Странник я в этом мире. Дай мне в могилу пасть, а не сорваться в бездну. 18 Боже! Что она жжет в этом костре? Не знаю. Прежде, чем я дойду, может звезда остынуть. Будто твоя любовь, как и любовь земная, может уйти во тьму, может меня покинуть. Отче! Правды не прячь! Сим потрясен разрывом, разум готов нырнуть в пение правды нервной: Божья любовь с земной -- как океан с приливом: бегство во тьму второй -- знак отступленья первой! 19 Кончено. Смерть! Отлив! Вспять уползает лента! Пена в сером песке сохнет -- быстрей чем жалость! Что же я? Брег пустой? Черный край континента? Боже, нет! Материк! Дном под ним продолжаюсь! Только трудно дышать. Зыблется свет неверный. Вместо неба и птиц -- море и рыб беззубье. Давит сверху вода -- словно ответ безмерный -- и убыстряет бег сердца к ядру: в безумье. 20 Боже зимних небес. Отче звезды над полем. Казни я не страшусь, как ни страшна разверстость сей безграничной тьмы; тяжести дна над морем: ибо я сам -- любовь. Ибо я сам -- поверхность! Не оставляй меня! Ты меня не оставишь! Ибо моя душа -- вся эта местность божья. Отче! Каждая страсть, коей меня пытаешь, душу мою, меня -- вдаль разгоняет больше. 21 Отче зимних небес, давший безмерность муки вдруг прибавить к любви; к шири ее несметной, дай мне припасть к земле, дай мне раскинуть руки, чтобы пальцы мои свесились в сумрак смертный. Пусть это будет крест: горе сильней, чем доблесть! Дай мне объятья, нет, дай мне лишь взор насытить. Дай мне пропеть о той, чей уходящий образ дал мне здесь, на земле, ближе Тебя увидеть! 22 Не оставляй ее! Сбей с ее крыльев наледь! Боже, продли ей жизнь, если не сроком -- местом. Ибо она как та птица, что гнезд не знает, но высоко летит к ясным холмам небесным. Дай же мне сил вселить смятый клочок бумажный в души, чьих тел еще в мире нигде не встретить. Ибо, если следить этот полет бесстрашный, можно внезапно твой, дальний твой край заметить! 23 Выше, выше... простясь... с небом в ночных удушьях... выше, выше... прощай... пламя, сжегшее правду... Пусть же песня совьет... гнезда в сердцах грядущих... выше, выше... не взмыть... в этот край астронавту... Дай же людским устам... свистом... из неба вызвать... это сиянье глаз... голос... Любовь, как чаша... с вечно живой водой... ждет ли она: что брызнуть... долго ли ждать... ответь... Ждать... до смертного часа... 24 Карр! чивичи-ли-карр! Карр, чивичи-ли... струи снега ли... карр, чиви... Карр, чивичи-ли... ветер... Карр, чивичи-ли, карр... Карр, чивичи-ли... фьюи... Карр, чивичи-ли, карр. Каррр... Чечевицу видел? Карр, чивичи-ли, карр... Карр, чивичири, чири... Спать пора, спать пора... Карр, чивичи-ри, фьере! Карр, чивичи-ри, каррр... фьюри, фьюри, фьюири. Карр, чивичи-ри, карр! Карр, чивиче... чивере. пс. а знаете, почему он мне не нравился? я видела в нем совсем другого человека. тот, кто мог так любить, не может быть циником. хотя многие его стихи пропитаны цинизмом... просто есть цинизм врожденный, от того, что человека избаловали и он зажрался... а есть болезненный цинизм - маска - от слабости - от ран... и значит внутри за маской кто-то ранимый, обиженный, любящий и хрупкий....
балцаджы цалх: Mishka - "СКРОМНОСТЬ - ВРАГ ТАЛАНТА". ( БЦ ) ( Дарю тебе эту мысль. ) Нстоятельно требую, что бы ты подписывала свои стихи и другие произведения. Тебе не придется за это краснеть. ( Надеюсь, ты напишешь те стихи, которые КУДУХОВ споет. Еще больше надеюсь, что ты станешь любимым автором стихов его песен. И кто знает ..., может ты станешь автором хитов. )
Mishka: спасибо..но я вряд ли до хитов дотяну. я всего лишь присматриваюсь к таракньим бегам в голове... которые становтяся активней во время мысленных или эмоциональных бурь спасибо, БЦ.
Mishka: иногда нахожу красивые портреты
Mishka: Наконец посмотрела "Дом у озера" Всё-таки в римейках что-то есть, не так они плохи изначально как идея, ведь в эпоху откровенно слабых сценариев с ними априори меньше проблем. Стоит ли судить аргентинца Алехандро Агрести за дословное, как говорят знатоки, копирование первоисточника, весьма утончённого южно-корейского фильма Ли Хйун-сёнга «Il Mare»? Другое дело — всегда найдётся и то, что погубит затею на корню, несмотря на предсказываемый ей успех. Тут уж как в присказке — одно неловкое движение и… Если бы Голливуд настоял на внесении в режиссёрские обязательства нескольких процентов навязчиво-бессмысленных, с глицериновой слезой крупных планов своих суперстар, еще нескольких процентов секса, к примеру, на столе в приёмной (читай в приёмном покое героини-докторши), а также скорбного наличия в кадре одной маленькой, но очень одноногой собачки — зритель на выходе имел бы гламурно-дешёвую мелодраму. Голливуд же остался бы при своём праве навсегда вычеркнуть имя режиссера из своих тайных списков дальнейшего сотрудничества. А вот нет же, кино получилось отменным, не запятнавшись всем вышеперечисленным, а посему сразу, не сходя с места, запомним его автора и пожелаем долгой успешной жизни, а сами погрузимся в кинодейство. Кейт и Алекс, герои истории — зрелые, состоявшиеся личности. У обоих любимая работа и трудный период в жизни, когда удовлетворённость собственным положением остаётся где-то далеко за скобками. Их странное знакомство с разницей в два года началось с Дома у озера. Когда-то очень давно его построил один талантливый архитектор для своей возлюбленной. Сначала он нашёл место, и место особенное, задумав поймать его свет и поместить внутрь наподобие изящного китайского фонарика. Когда же сие произошло, архитектор, решив, что желаемый рай на земле достигнут, с головой ушёл в работу, выплачивая ренту от собственных чувств на каждом их вираже. Кто знает, сколько безмолвных криков о любви слышали эти стены, сколько слёз видели? Заключённые в плен, они просмолили каждую дощечку желанием и невозможностью любить. Но возлюбленная покинула архитектора, а вскоре Дом покинули и все остальные. Спустя много лет его нашла она. На её руках умер человек, и она приехала сюда, чтобы, отдохнув, жить дальше. И этот же Дом разыскал он, чтобы, простить и отпустить от себя прошлое или забыть его. Переступив порог, они оба оказались в его полной власти. Эта картина о Доме, который хотел любить, потому что для любви был создан. Все свои надежды пополам с желанием отмщения за многие годы одиночества Дом обрушил на них, не щадя, заперев все свои двери временем. Кейт знала, что он хранит в себе, она это чувствовала и не могла забыть. Алекс же знал почему. Переписка завязалась случайно. Корреспонденция может приходить и по отъезде хозяина. Она: «Пожалуйста, перешлите по адресу…» Он: «Это что, шутка такая? Нет такого адреса. То есть место есть, а дома нет». Да откуда он возьмётся, если он живет в 2004, а она в 2006? Разумеется, адресат ещё не прибыл. Время сошлось между собою в одном месте, предоставив нашим героям единственную возможность для общения — переписку. Почтовый ящик у дома — это нечто вроде аномальной зоны. Вы кладёте туда письмо из будущего или прошлого, и в ту же секунду адресат оттуда его и получает. Сначала это даже забавно, пока не зайдёт слишком далеко и участники этой истории не начнут понимать, что всерьёз полюбили друг друга. И тогда ошеломит обоих элементарная, пугающая своей примитивностью мысль о невозможности встречи. Да, у них одна и та же собака, они могут параллельно гулять и даже оставлять послания на стенах домов, но только не увидеться. История полностью погружает зрителя в задачу с двумя известными: как сделать так, чтобы Х-Алекс, вышедший из точки А в 2004 году повстречал Y-Кейт, вышедшую из точки Б в 2006-м. И им это даже удаётся: один взгляд, одна встреча, один поцелуй. Он знает, кто перед ним, она нет. И снова расставание. Каждый уходит в своё настоящее. Прошлое-настоящее-будущее в мечтах и воспоминаниях рассыпано по фильму многочисленными изящными фрагментами, выстраиваясь вместе в завершённую логическую цепь; архитектура города звучит, природа у озера безмолвна до ощущения трагизма, а воздух надо всем этим великолепием дрожит от накала эмоций. Повествование нарочито неторопливо, с гаснущими планами, паузами и концептуальными эпизодами несуществующих встреч с чтением писем друг другу. Между Сандрой Буллок и Киану Ривзом, исполнителями главных ролей, происходит потрясающая химия. Взаимосвязанный психологизм, выплеснувшись наружу, берет в плен до финальных титров, разворачиваясь к зрителю с единственным вопросом: а где твой Дом? Сыграли-таки актеры ту драму о любви, для которой, казалось, были созданы. И вся эта фэнтэзийная сказка на деле представляется куда реальнее многих правдивых историй из жизни. И встретятся наши герои или так и останутся двумя блуждающими половинками, затерявшимися во времени, зритель узнает, лишь посмотрев картину до конца. Впрочем, финал как бы уже и не важен. Главное случилось: они поняли, что не одиноки, а ради этого стоит рисковать и идти на жертвы, ради этого стоит жить. (с)
Mishka: что касается лично меня, то для меня фильм испорчен хэппи-эндом... остальное - идея такой фантастической переписки, искренность, чистота... которые передал режиссер. сценарист и иже с ними..достойны похвалы... меня уже давно раздражают слишком наглые...да, именно наглые фильмф о любви. где все доступно и самой любви - НОЛЬ. а тут была та нежность и искренность и ненапористость, которая должна быть в любви. меня тронуло, когда главный герой решил пересадить дерево... она написала, что ей не хватает этих деревьев за окном, и он выкопал деревце и посадил там, где через два года будет жить его возлюбленная .... это показалось мне самым тонким и милым в этой картине. и только на втором месте танец героев. и только на третьем их реальная встеча)
Mishka: ...3. (Прогулка) Снилось мне, что боги говорили со мною: Один, украшенный водорослями и струящейся влагой, Другой с тяжелыми гроздьями и колосьями пшеницы, Другой крылатый, Недоступный и прекрасный В своей наготе, И другой с закрытым лицом, И еще другой, Который с песней срывает омег И Анютины глазки И свой золотой тирс оплетает Двумя змеями, И еще другие... Я сказал тогда: вот флейты и корзины - Вкусите от моих плодов; Слушайте пенье пчел И смиренный шорох Ивовых прутьев и тростников. И я сказал еще: Прислушайся, Прислушайся, Есть кто-то, кто говорит устами эхо, Кто один стоит среди мировой жизни, Кто держит двойной лук и двойной факел, Тот, кто божественно есть Мы сами... Лик невидимый! Я чеканил тебя в медалях Из серебра нежного, как бледные зори, Из золота знойного, как солнце, Из меди суровой, как ночь; Из всех металлов, которые звучат ясно, как радость; Которые звучат глухо, - как слава, Как любовь, как смерть; Но самые лучшие сделал из глины Сухой и хрупкой. С улыбкой вы будете считать их Одну за другой. И скажете: они искусно сделаны; И с улыбкой пройдете мимо. Значит, никто из вас не видел, Что мои руки дрожали от нежности, Что весь великий сон земли Жил во мне, чтобы ожить в них? Что из благочестивых металлов чеканил я Моих богов, И что они были живым ликом Того, что мы чувствуем в розах, В воде, в ветре, В лесу, в море, Во всех явлениях И в нашем теле, И что они, божественно, - мы сами... А.де Ренье
Mishka:
Mishka: Приляг на отмели. Обеими руками Горсть русого песку, зажженного лучами. Возьми... и дай ему меж пальцев тихо стечь. Потом закрой глаза и долго слушай речь Журчащих вод морских и ветра трепет пленный, И ты почувствуешь, как тает постепенно Песок в твоих руках... и вот они пусты. Тогда, не раскрывая глаз, подумай, что и ты Лишь горсть песка, что жизнь порывы воль мятежных Смешает как пески на отмелях прибрежных... А.д.Р
Mishka: Прилечь на отмели, двумя руками взять (Чтоб за песчинкою песчинку высыпать) Горсть белого песка, что золотит закат, И, раньше чем глаза закроешь, бросить взгляд На море стройное и в глубину небес; Потом, почувствовав, что весь песок исчез Из облегченных рук, что нет в них ни крупицы, Подумать, прежде чем опять раскрыть ресницы, О всем, что наша жизнь берет у нас, мешая Летучий свой песок на отмели без края. другой перевод
Mishka: Приляг на берегу. Не говоря ни слова, Возьми в ладонь песку, от солнца золотого. Теперь сожми ладонь и, пальцы разжимая, Внимательно смотри, как он сквозь щель стекает. Потом закрой глаза и слушай моря плеск, И ветерок лови, что шлет привет с небес. Но вот рука пуста. Ты, глаз не открывая, Подумай, что вот так и жизнь твоя земная Стекает, как песок меж пальцев, в никуда. Подует ветерок - уж нету и следа! А сколько их - песчинок белоснежных - Здесь похоронено на отмели прибрежной. еще один
Mishka:
Mishka: click here Бах... click hereДебюсси.
Mishka: попьем чайку
Mishka:
Mishka: Счастливица, она могла верить в то, чего не видела своими глазами, она составляла единое целое с непрерывным процессом жизни. Счастливица, она была в этой комнате, имела полное право на все, до чего могла дотронуться и что жило рядом с нею: рыба, плывущая по течению, лист на дереве, облако в небе, образ в стихотворении. (с)
Mishka: ...в воздухе есть как бы линии вокруг твоей головы, твоего взгляда – зоны на которых задерживается твой взгляд, твое обоняние, твой вкус – другими словами, у каждого есть ограничения, налагаемые извне – и за этот предел ты не можешь проникнуть; ты полагаешь, будто полностью воспринял какую то вещь, а у этой вещи, точно у айсберга, на поверхности лишь частичка, которую она тебе и показывает, а вся ее остальная огромность находится за доступным тебе пределом... (с)
Mishka: Вслушайся в меня, как в дождь Вслушайся в меня, как в дождь, и так же слушай – полуотрешенно - капель, шуршание, вода, как воздух, и, как воздух, время, не закатился день, не наступила ночь, личины сумерек за поворотом, личины времени в изгибе притормозившего стиха, вслушайся в меня, как в дождь, услышь не слыша и вглядись в себя, уснув, когда настороже все чувства, накрапывает слогов капель, дуновенье воды и невесомых слов: мы те, что были, те, что есть, дни, годы, этот миг, легчайшее время, безмерная тоска, вслушайся в меня, как в дождь, все так же блестит влажный асфальт, пар поднимается и плывет, опускается ночь твоим колеблемым станом, вглядываясь в меня твоими глазами, ночи подобно лицо твое, оплывающей молнии подобны волосы твои, перебежав улицу, ты входишь в меня, каплями скатываешься с моих век, вслушайся в меня, как в дождь, блестит асфальт, ты перебегаешь улицу, это туман плывет по улицам, это ночь прикорнула в твоей кровати, это прибой твоего дыханья, твои пальцы стекают по моему лбу, твои пальцы сжимают мои глаза, твои пальцы приподнимают веки времени к все новым встречам и воскресениям, вслушайся в меня, как в дождь, годы проходят, возвращаясь в каждом мгновении, слышишь свои шаги где-то рядом? Мы слышим их и там и здесь, в том времени, и нашем, и другом, вслушайся в шаги времени по дорогам, что исчезают без следа, слушай, как по террасе барабанит дождь, ночь набирает силу в аллее, луч свил гнездо в листве, сад, вздрагивая, скользит – входи, твоя тень легла на страницу. Окт. Пас.
Mishka: Что за ценность в унынии, которое родилось от того, что наша беседа закончилась? Оно пустое. Это уныние ребенка, который хотел красивую игрушку в магазине сделать своей. А ведь ему просто позволили с ней поиграть в этом магазине игрушек. Позволил Добрый Продавец. Извини. Ты, конечно, не игрушка. Но я тот самый ребенок.
Mishka: Я свободно дышу без своих призраков. Призраки, наверное, злятся. Будьте благодарны за все. Пожалуй, это единственная заповедь, которую я исполнила. Слушаю, как волны накатывают на берег и играет гитара. Возьми это на прощанье. Услышь своим слухом. Мой с твоим больше не пересечется. Узел развязался. Паутинка не видна. Значит, ее нет.
Mishka: Отказалась от пищи. Диета. Где-то прячась на краешке света, Впивая в себя родники лета. Унесла ее из облаков карета. Рукой развела в себе речку, Зажгла свою красную свечку Из крови и жизни. По осколкам бесчувственно ступая Голыми ступнями, цветы вниз роняя На головы любимых. Теплотой мая Придет радость в сердца… песней рая.
балцаджы цалх: Mishka - Твое мироощущение как айсберг. На поверхности ты можешь быть милым ребенком, жаждущий игрушку, или младой девой, принимающей ванну. А кто ты в глубине вод?
Manu_nya: Mishka
Mishka: сама не знаю, Цалх Маню
Mishka: этот фильм настолько заряжает своей искрометностью наполнен смешными сценами... но больше всего меня задел за живое момент (психологическая разгадка ), когда в конце герой пытается выжать из себя признание. он хочет сказать девушке: я люблю тебя, ты мне нужна...и не может... просит ее закрыть дверь, и уже за дверью, нервно снуя по площадке, выжимает таки весьма странную на первый взгляд фразу: Я ХОЧУ СТРАДАТЬ! ну и т.д. вот у меня и получилась разгадка: если мужчины (в большинстве своем) воспринимают как непременную привязку к нежным чувствам - с т р а д а н и е.... понятно, почему они тормозят себя порой на полпути к счастью и всячески избегают любви. страх перед болью. страх перед привязанностью к любимой. но все-таки... чувство, если оно настоящее, побеждает оно просто растворяет в себе все изъяны личности, все слабости. фильм весьма поучительный и позитивный
Mishka: Я Невидимого сердца содроганье, Кровь, что кружит дорогою своей, Сон, этот переменчивый Протей, Прослойки, спайки, жилы, кости, Все это я. Но я же ко всему Еще и память сабель при Хунине И золотого солнца над пустыней, Которое уходит в прах и тьму. Я -- тот, кто видит шхуны у причала; Я -- считанные книги и цвета Гравюр, почти поблекших за лета; Я -- зависть к тем, кого давно не стало. Как странно быть сидящим в уголке, Прилаживая вновь строку к строке. (с)
Mishka: ЕСМЬ Я -- из познавших: он лишь прах, похожий На тех, кто силится, вложив старанье, Себя увидеть за зеркальной гранью Или другого (что одно и то же). Я -- из познавших: на земле от века Забвенье было карою глубокой И незаслуженной наградой Бога Для ярости и пыла человека. Я -- тот, кто мерил столькие дороги, Но трудной, многоликой и единой, Незримой и всеобщей паутины Часов и дней не поборол в итоге. Я был никем и не изведал рвенья Клинка в бою. Я -- эхо, тень, забвенье. (с)
Mishka: Предчувствие любящего Ни близость лица, безоблачного, как праздник, ни прикосновение тела, полудетского и колдовского, ни ход твоих дней, воплощенных в слова и безмолвье, -- ничто не сравнится со счастьем баюкать твой сон в моих неусыпных объятьях. Безгрешная вновь чудотворной безгрешностью спящих, светла и покойна, как радость, которую память лелеет, ты подаришь мне часть своей жизни, куда и сама не ступала. И выброшен в этот покой, огляжу заповедный твой берег и тебя как впервые увижу -- такой, какой видишься разве что Богу: развеявшей мнимое время, уже -- вне любви, вне меня. (с)
Mishka: click here немного джаза..
Mishka: Ты исчерпаешь число раз, отпущенных тебе на вкус имбиря, но жизнь еще не кончится. Исчерпаешь число, отпущенное на гладкость стекла, но какое-то время будешь жить. Исчерпаешь число отведенных тебе ударов сердца и только тогда умрешь. (с)
Mishka: Сказочная нить. Эту нить Ариадна своей рукой вложила в руку Тезею (в другой у него был меч), чтобы он сошел в лабиринт, отыскал его центр, человека с головой быка или, как предпочел Данте, быка с головой человека, убил его и сумел потом, после подвига, распутать хитросплетения камня и возвратиться наружу, к ней, любимой. Все так и случилось. Тезей ведь не мог знать, что этот лабиринт -- лишь малая часть другого, лабиринта времени, где в назначенном месте его ожидает Медея. Потом нить затерялась, затерялся и сам лабиринт. И теперь никому не известно, что вокруг нас -- затаенный строй лабиринта или гибельный хаос. Наше чудесное предназначение -- воображать, будто лабиринт и нить существуют. Мы никогда не держали нити в руках; быть может, она мелькала (чтобы тут же исчезнуть) в миг откровенья, в музыкальной фразе, во сне, в совокупности слов, именуемых философией, или в простом, бесхитростном счастье. Х.Л.Б.
Mishka:
Mishka: Песок, бегущий струйкою сухою, Неутомимое теченье рек, Воздушней тени падающий снег, Тень от листвы, застывшие в покое Моря, валы с неверным гребешком, Старинные дороги мастодонта И верных стрел, полоска горизонта (Точнее -- круг), туман над табаком, Высокогорья, дремлющие руды, Глушь Ориноко, хитрые труды Огня и ветра, суши и воды И скакунов пустынные маршруты Тебя отгородили от меня -- И все мгновенья ночи, утра, дня... (с)
балцаджы цалх: Mishka - Не беру на себя смелость утверждать следующее, но девушка с гранатами похожа на тебя. Не ты ли это?
Barshbe: неее... Мишка намного красивее.
Mishka: не....до ню я еще не доросла фух...наконец-то свободная минута!
Mishka: мне вдруг в голову пошлый анекдот пришел.... думаю, процитировать его не сумею, но все-таки...раз пришел. поделюсь вкратце. от соития нового русского и несовершеннолетней девочки случилась беременность. Родители девочки в шоке, мама пьет валерианку и валидол под язык кладет, отец с горя запил. В один прекрасный день у ворот дома останавливается навороченная тачка, оттуда вылезает мэн в костюме от кутюр и заходит в дом. (ну может он стучал перед этим ) заходит , встает посередине комнаты и говорит: - У меня жена и дети, я не собираюсь разрушать свою семью, но и вашу дочь бросать в беде не хочу... Так вот...если она родит сына, я дам ему 2 млн. и впоследствии он будет акционером моего предприятия, а вашей дочь я обеспечу до конца жизни... Если она родит дочь - я дам ей 1 млн. и о вашей дочери позабочусь... а если случится выкидыш отец встает, медленно подходит к нему, кладет руку на плечо и очень вразумительно шепчет: - А если случится выкидыш, ты т.....шь ее еще раз, понял? прошу прощения за свой гадкий язык (с)
балцаджы цалх: Mishka - Ну и правильно. А если бы Небо пало на Землю , и ты бы решилась на ню, тогда бы мы погрозили тебе палцем, сказавщи - "Ню, ню, ню ...".
Mishka: ниче интересного стандартное ню - как у всех я тут вся в одном произведении. поражает характер героев и свобода в изложении мысли...и вообще СВОБОДА всем известная игра в классики
Mishka: Выбрав место, где еще не бывали, они договаривались встретиться – найти друг друга там – и почти всегда находили. Иногда они придумывали такие невероятные варианты, что Оливейра, призывая на помощь теорию вероятности, снова и снова кружил по улицам, почти не веря в успех. Как это могло случиться, что Мага решала завернуть за угол на улицу Вожирар как раз в тот момент, когда он, находясь от нее всего в пяти кварталах, передумал и вместо того, чтобы подняться вверх по улице Буси, поворачивал в сторону улицы Месье ле Прэнс, просто так, без всякой на то причины, и тут натыкался на нее, застывшую перед витриной в созерцании забальзамированной обезьяны. Х.К.
Mishka: Оливейру приводило в восторг полное отсутствие у Маги рассудочности, восхищало ее спокойное пренебрежение самыми элементарными расчетами. То, что для него было анализом вероятностей, выбором или просто верой, что ноги сами вынесут, ей представлялось судьбой. «А если бы ты меня не встретила?» – спрашивал он. «Не знаю, но ты здесь…» Непонятным образом ответ сводил на нет вопрос, обнажал негодность его логических пружин. (с)
Mishka: ...мы ждали момента, когда увидим аквариумы (мы прогуливались не спеша, ждали момента, когда все аквариумы загорятся в солнечных лучах) и сотни розовых и черных рыб повиснут будто птицы, застывшие в спрессованном шаре воздуха. Нелепая радость подхватывала нас, и ты, напевая что то, тащила меня через улицу в этот мир парящих рыб.... (с)
Mishka: ах...какое солнце за окном. да здравствует май до новых встреч.
Mishka:
Mishka:
Mishka:
Mishka: даже мыслей никаких нет... просто весна. просто пух, который лезет мне в нос и я чихаю просто просто веснаааааааааа
Mishka: Сегодня покупали плюшевого мишку, смешное было занятие. веселое я останавливалась у каждого симпатшного медведя и просила его купить, пока мне довольно строго не сказали, что это не мне подарок в итоге все равно сами купили медведя пс. как я люблю своих друзей... как бы я прожила без них - не знаю
Mishka: Баршби, позволь мне постричь пчёлку я тааааааааак хочу! жизнь требовает перемен
Barshbe: Mishka ну разве тебе можно отказать?
Mishka:
Mishka: Нынче вечером, на холме Святого Петра, почти у самой вершины, бесстрашная и победная музыка эллинской речи поведала нам, что смерть куда невероятней жизни, а стало быть, душа живет и после распада тела. Говоря иначе, Мария Кодама, Изабель Моне и я сидели сейчас не втроем, как казалось с виду. Нас было четверо, и ты, Морис, тоже был вместе с нами. Бокалы красного вина поднялись в твою честь. Нас не томил ни твой голос, ни касанье руки, ни память о тебе. Ты же был здесь, не произнося ни слова и, думаю, улыбаясь нашему страху и удивленью перед таким очевидным фактом, что никто на свете не умирает. Ты был здесь, рядом, а вместе с тобою -- сонмы тех, кто почил с отцами своими, как сказано в твоем Писании. Вместе с тобой были сонмы теней, пивших из ямы перед Улиссом, и сам Улисс, и все, кто ушел до или после него либо грезил об ушедших. Здесь были все -- и мои предки, и Гераклит, и Йорик. Как же могут умереть женщина, мужчина или ребенок, если в каждом из них -- столько весен и листьев, столько книг и птиц, столько рассветов и закатов? Нынче вечером мне было даровано счастье плакать, как всем живущим, чувствуя, как по щекам скатываются слезы, и понимая, что на земле нет ничего, обреченного смерти и не оставляющего следа. Нынче вечером, не произнося ни слова, ты, Абрамович, открыл мне, что в смерть подобает вступать как в праздник. (с)
Mishka: Он пригвожден к кресту. Свисают ноги. Все три распятья -- равной высоты. Христос не в центре. Он -- всего лишь третий. Он с черной бородой и не похож На поздние свои изображенья. Суровый иудей. Я не встречал Его ни разу, но искал годами И, сколько б ни осталось, буду впредь. Он мучится, не проронив ни звука. Изранен лоб колючками венца. Ему не слышно, как над ним смеются: Агония не внове для толпы, Не все ль равно -- его или другая? Он пригвожден к кресту. Мелькают мысли О царствии, обещанном ему, О женщине, потерянной навеки. Ни гностиков, ни богословов он Не знает, ни Единого в трех лицах, Ни Оккамова лезвия, ни храмов, Ни литургии, ни порфир, ни митр, Ни Гутрума, крещенного мечом, Ни палача и гибнущих за веру, Ни крестоносцев и ни Жанны Д'Арк, Ни пап, благословляющих оружье. Он знает, что не бог, а человек И что умрет. Но мучает не это, А сталь гвоздей -- вот что больней всего. Ведь он не грек, не римлянин. Он стонет. Нам остаются дивный блеск метафор И таинство прощенья, без следа Стирающего прошлое..... (с)
Mishka: В малейшем облаке -- весь мир со всею бездонностью.
Mishka: СЛОВНО РЕКИ Мы -- время. Мы -- живое воплощенье той Гераклитовой старинной фразы. Мы -- капли, а не твердые алмазы. Мы -- влага не затона, а теченья. Мы -- воды с мимолетными чертами эфесца, к ним припавшего. Движенье колышет и меняет отраженья на глади, переменчивой как пламя. Мы -- реки, что дорогою заветной бегут к морям. Потемки беспросветны. Минует все. Ничто не повторится. Своей монеты память не чеканит. Но что-то потайное в нас не канет и что-то плачущее не смирится. (с)
Mishka: не я тащусь с этой погоды............ людиииииииииииии!!!!!! может быть так, чтоб видеть солнце, как в первый раз?
Mishka: ...единственная возможность сблизиться состояла в том, что Орасио убьет ее в момент любви, потому что в любви ей удавалось слиться с ним, и тогда в небесах, в небесах гостиничных номеров, где они сойдутся, наконец то одинаковые в своей наготе, свершится ее воскрешение, воскрешение феникса после того, как он задушит ее в наслаждении и застынет в восторге, глядя так, словно начинает снова узнавать ее, ибо, сделав ее своею по настоящему, отныне всегда будет с нею, а она – с ним... (с)
Mishka:
Mishka:
Mishka: рыба, оказавшись в аквариуме одна, начинает тосковать, но стоит поместить в аквариум зеркало, и она успокаивается… )
Barshbe: Mishka пишет: Нам остаются дивный блеск метафор И таинство прощенья, без следа Стирающего прошлое..... ... Так пишет Один ирландец, брошенный в застенок.) Душа, томясь, торопит свой конец. Смеркается. Его уже не стало. Лишь муха проползает по плечу... И что мне, кажется, в его мученьях, Когда я сам здесь мучаюсь сейчас? (с)
Mishka:
Mishka: Оденусь твоим смехом, солнцем вешним Умоюсь светом, отражением улыбки Бога. Еще мне рано…в святую верить ложь, Еще мне рано не обманываться правдой. Я вся раскрылась и закрылась, побеждая, Я поражениям до капли отдалась. Проникновенных взглядов я не чувствую горенье, Не чувствую проникновенных холод слов!.. Ни льда, ни ветра, ничего и никого нет В порывах ветра из-под моих крыльев - Сломанных, но смелых и пестрых. Я лечу и падаю, падаю и лечу, Я облетаю насмешников и лгунов. Я вижу грязь и смываю ее слезами: И снова смеюсь, и снова плачу, и лечу. Гулять по радуге можно только на войне Между солнцем и дождем. Разноцветное перемирье. Мир и любовь. Весна.
Mishka:
Mishka: Aven ivenda.... красивая песня.
Mishka: сегодня наступило лето) хотя еще вчера наступило. с летом вас, владикавказцы! остальным тоже не хворать, где бы вы ни жили.
Barshbe: главное - чтобы град не побил персики. А то у меня не будет стимула приехать летом в Осетию..
Mishka: посмотрите фильм "Разбойник Варрава", старое классическое кино. Энтони Куин в главное роли. занятно...весьма. фантазия автора на тему, что было бы если Варрава обрел-таки Христа. а может, это так и было. Почему нет? Сюжет повествует о том, что он из тьмы получил-таки дорогу к свету. Но до последней минуты совершал ошибки и пытался предать добро в самом себе еще и еще раз. Так по нашему, по-людски... Умирая на кресте (интересно, как интересно, так ли это было?), он не сказал: Господи, я иду к тебе или что-то в этом роде. Он так и не осознал величие встречи и, принимая крестную смерть, сказал: я вижу темноту......... на этом фильм закончился. Конечно, он видел темноту. Как все мы увидим. Все. Умирать тяжело. Странно, что многие думают, будто это освобождение от страданий. На самом деле больно это, очень больно. Ведь живое отрывается с мясом и обрывается то, что думало, пело, плакало, мучалось, смеялось, грешило и восходило. Это живое умирает... Когда-то один старец с Афона посетил одну из духовных семинарий Москвы и студенты, молоденькие мальчишки еще по наивности своей и чистоте наверное, а может, просто из любопытства, зная, что старец обладает даром предвиденья, спросили его: Отец, скажите: кто спасется? Старец вдруг всплакнул и потом тих так и ласково ответил: Все спасутся... Это он из любви сказал.
Mishka:
Mishka: БУДУЩЕЕ Да, я знаю: тебя не будет. Тебя не будет ни на улице, ни в ночном электрическом шорохе фонарей, ни в выраженьи лица, когда читаешь меню, ни в улыбке, смягчающей вагонную тесноту подземки, ни в книгах, данных тобой, ни в «до завтра». Тебя не будет ни в моих сновиденьях, ни в моих — непривычных тебе — испанских словах, ни в номере телефона, и в цвете перчаток — тебя не будет. Любимая, я буду сердиться — не не из-за тебя, буду покупать конфеты — но не для тебя, буду ждать на углу —но ...................не..............ты........... придешь, буду произносить слова, какие только придут на ум, буду съедать то, что принесет официант, и буду видеть сны, какие будут мне сниться, но я знаю: тебя не будет — ни здесь, во мне, в камере-одиночке, где я еще удерживаю тебя, ни там, в мотке мостов и улиц. Тебя не будет — нигде, нисколько, ты не станешь даже воспоминаньем, я буду думать о тебе — но думать о тебе: лишь тщетно пытаться вспомнить тебя. (с)
Mishka: Благородство, правильные слова – как они не подходят К этой нежности без щёк, которых можно коснуться, К этому языку без губ, которые можно услышать. Любовь обесценивается и колотится о стены комнаты Или падает и разбивается на куски слов. Бесполезны хитрость и надежда, Мы – предвидение, Глаза и рот, раскрытые по ветру. Что мне с того, Что уже было, с этой нежной летописи? Я всегда буду искать тебя в сегодня Этого города, этого часа. Если я оборачиваюсь, о Лот, ты – это соль, О которую разбивается моя жажда. Подумай только, чем я живу, Но не жалей меня – так ты уходишь Ещё дальше. (с)
Mishka: почему даже вы, капельки из моей души...даже вы настолько свободны, что я не могу попросить вас выйти погулять, если вы этого не хотите? свобода, иногда тебя слишком много.Нечем заполнить столько ниш. и Бог, наш молчаливый Отец... ждет, что мы обратимся к Нему в эти минуты. а мы бросамся к этим осклизлым, смердящим...всегда готовым подать нам свои мерзкие руки. но нельзя же делать несколько дел сразу одними и теми же руками. например, смахивать слезы и бить кулаками. нельзя же шептать молитвы и проклятия в одно и то же время. задержать свой бег. это необходимо. впереди пропасть. задержать бег. не бежать. эти смешые метафоры.. радуга и дождь. смех и слезы... писать стихи на каждое слово. давать словам новую жизнь. и убивать этим слова. давайте же молчать и опускаться в глубины. как прекрасно подводное плаванье? тогда и бред никому не помеха. бред одного потерянного в океане человека.
Mishka: Сонет Любовь - ракушка, остаются в ней воспоминанья: образы и звуки; они всего реальнее - в разлуке: вдали от моря - моря шум слышней. Цветок от холода осенних дней заламывает с болью листья-руки и оживает в радости и в муке под солнцем - каждой клеткою своей. Прекраснейшая статуя, - одна, всегда одна, и никогда в унынье (будь гордым ты, но ей не прекословь). из камня и мечты сотворена, из - ничего, но подлинна доныне, белее белой лилии - любовь. (с)
Mishka: Говорите, у вас три минуты. Я сорвал цветок, чтобы хоть на мгновенье тебя ощутить в своей руке, выпил бутылочку "божоле", чтобы заглянуть в колодец, где неуклюже пляшет медведица-луна, и вот - вернулся домой, и в золотистом полумраке я снимаю с себя, словно пиджак, кожу и слишком хорошо знаю, как одинок буду посреди этого - самого многолюдного в мире - города. Ты простишь меня за эти хныканья, когда узнаешь: здесь холодно, капли дождя падают в мою чашку с кофе и сырость на заплесневелых лапках расползается повсюду. Простишь меня, тем более, что знаешь: я думаю о тебе - постоянно, я - словно заведенная игрушка, словно озноб лихорадки или юродивый, что гладит пойманную голубку и ощущает, как нежно сплетаются вместе пальцы и перья. Я верю: ты ощущаешь, что я ощущаю твое присутствие, ты сорвала, наверное, тот же самый цветок, что и я, и сейчас ты вернулась домой, да, это так, и мы уже не одиноки, мы уже - единая пушинка, единый лепесток.
полная версия страницы